Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Гомпа, который я осматриваю, явно не древен. Он вряд ли насчитывает более ста лет, хотя основанием ему и служат руины намного более древнего сооружения.

Пастбища попадаются все реже и реже.

Гьюнго – Набра 8-9 августа

Переход до Гьюнго[44] короток. После переправы через стремительную реку мы выходим на обширное плоскогорье, где находятся один дом и палатка. Это и есть селение Гьюнго. Вокруг руины: развалины замков, гомпа и чортенов.

Сразу же по прибытии начинаем бродить среди этих развалин и осматривать один за другим чортены, собирать ца-ца, разбирать останки старинного замка – внушительного сооружения, которое некогда отважно взбиралось вверх по доломитовым скалам, увенчивая их своими башнями и обрамляя склоны зубчатыми стенами. Внутри следы двух храмов. Ясно, что и здесь когда-то было поселение, насчитывавшее сотни семей. Сейчас тут царят лишь запустение и безмолвие. Судя по собранным ца-ца, наивысший расцвет этого селения должен был приходиться на XIII век.

После относительно недолгого перехода прибываем в Набру. Тропа вьется среди бескрайних, безводных каменистых плоскогорий, покрытых чахлым и колючим кустарником. Со всех сторон по краям горизонта – горы, задевающие небеса: фуга ледяных вершин и игра грозовых облаков. Эти плоскогорья изборождены гигантскими параллельными каньонами – настоящими безднами, созданными яростью рек, стекающих с Гималайской цепи и впадающих в Сатледж. Берега так круты и глубоки, а каньоны встречаются столь часто, что караван устает и продвигается все с меньшей скоростью и большим напряжением. Еще несколько яков выбилось из сил.

Набрадзонг, точнее, форт Набры, возвышается на широких берегах реки, носящей то же имя. Еще несколько лет тому назад ярмарка находилась в Давадзонге, однако индийские торговцы поссорились с жадным тибетским наместником из-за таможенных сборов и налогов и решили перенести свой базар на берега этой реки, имея таким образом преимущество находиться на дороге в Нити, то есть в их собственное селение. К тому же мост через Сатледж, который укорачивает и ускоряет дорогу в Гарток, к его знаменитым ярмаркам, находится совсем близко. У этого места лишь один недостаток – почти полное отсутствие пастбищ, в связи с чем необходимо перегонять животных в Гьюнго или же на берега Сатледжа. Здесь им грозила бы голодная смерть.

В Набре поставлено около сотни палаток. Палатки торговцев стоят на левом берегу реки, палатка наместника Давадзонга – на правом. Индийские торговцы, составляющие большую часть этого кочующего люда, почти все из Нити; тибетцы стекаются сюда изо всех провинций Тибета, однако преобладают чантангцы – богатые кочевники, владеющие тысячами голов скота, они занимаются куплей-продажей и обменом, чтобы затем привезти индийские товары на бескрайние просторы Северного Тибета.

Наместник Давадзонга тоже пришел на базар. Он оставил правительственный дворец, который господствует над кучами руин, полуразрушенными замками и готовыми упасть в любую минуту храмами, и живет в просторной палатке, покупая, перепродавая, регулируя движение караванов, устанавливая налоги и наделяя привилегиями тех, кто осыпает его щедрыми подарками. Это маленький человечек с лукавыми и живыми глазками, с волосами, заплетенными в две косички, с красующейся в левом ухе чрезвычайно длинной серьгой, состоящей из бирюзовых цилиндриков, нанизанных на золотой стержень. Одет он в великолепное желтое китайское кимоно с широкими рукавами, в которых прячет свои руки, механически перебирающие четки. Будучи открытым человеком, наместник с обезоруживающей прямотой признается в том, что цель его пребывания здесь – зарабатывание денег. В самом деле, если бы не эти ярмарки, являющиеся наиболее значительным источником его доходов, зачем бы он приехал в одну из самых бедных, пустынных и безлюдных провинций?

Наместник хотел бы поторговаться и со мной, но когда ему становится известно, что у меня нет ничего на продажу, а его товары меня не интересуют, великое удивление появляется в его глазах: «Да зачем же тогда пускаться в столь трудное путешествие?!» Мои экспедиции кажутся ему сумасшествием. Тибетцам еще неведомо, что означает наша жажда поиска, это желание все познать и все испытать, эта воля к преодолению барьеров пространства и времени, тяга к исследованию всего древнего и неизведанного, которые наполняют значением и делают столь беспокойной жизнь людей Запада.