Святые русской Фиваиды

История тут, на Сие, в каком-то смысле оживает, а поскольку «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Ек. 1:9), то вне зависимости от эпохи и места действия алгоритм страстных примышлений не меняется, потому что каждый из участников событий рубежа XV–XVI веков, или времен петровских реформ, или революционных лет стоял перед извечным выбором – обожиться или умервиться, пасть или вознестись, и делает его (выбор) в меру своего воспитания, образования, своей внутренней (а не показной) религиозности. А выбор этот, как и сама необходимость его сделать, уже является свидетельством несвободы человека и томления его, «творческого замешательства» и «каждодневных переживаний».

Г. В. Флоровский пишет: «Есть в русском духе роковое двоение. Подлинная познавательная пытливость, умозрительная обеспокоенность, Аристотелевское “изумление”, и рядом – сухая и холодная страсть к опрощению… Сталкиваются две воли, – вернее сказать, единая воля раздваивается… происходит разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью».

Действительно, «страсть к опрощению» видится более доступной и менее затратной в смысле сердечного горения и умственного усилия, а внешнее следование уставу и устоям, порой совершенно бездумное, перерождается в конечном итоге в «сухое и холодное» обрядоверие.

Святой преподобный Макарий Великий (ок. 300–391) утверждал: «Многие, строго наблюдая за внешним… заботясь о жизни правильной, думают, что такой человек совершен, не вникая в сердце, не примечая там пороков, какие обладают душею. Между тем в членах есть корень порока, соразмерный внутренней порочной мысли, и в доме кроется разбойник, то есть сила сопротивная, и потому противоборная и вместе мысленная. И если кто не борется со грехом, то внутренний порок, разливаясь постепенно, с приумножением своим увлекает человека в явные грехи, доводит до совершения их самым делом; потому что зло, как отверстие источника, всегда источает из себя струю. Посему, старайся удерживать потоки порока, чтобы, впадая в тысячи зол, не оцепенеть от изумления, подобно человеку… которого вдруг берут служители и чиновники князя и ведут к нему, говоря: “обвинен ты в преступлении, и подлежишь смертному приговору”, и, устрашенный такою вестью, теряет уже он всякое рассуждение и цепенеет от изумления».

Что значит роковое раздвоение воли, о котором говорит Г. В. Флоровский применительно к русскому человеку? Это, можно предположить, и есть «оцепенение от изумления», когда вроде бы соблюдаешь заповеди и чинопоследование, посты и уставное благочестие, но при этом никак не можешь избавиться от тех, как говорил Ф. М. Достоевский, крутых поворотов «в другую сторону, вслед за своими убеждениями… чрезвычайной склонности к фантастическому и беспорядочному», что отменяет все предыдущие духовные искания и достижения, но требует покаяния и наказания…

Первая попытка составления жития преподобного Антония Сийского была предпринята в 1557 году, через год после смерти старца, его учеником, монахом Троицкого Сийского монастыря Филофеем. Однако по неизвестным причинам братия со словами: «Преже сего никто же дерзну писати, а сей убо пишет и жития святых составляет» – запретила Филофею продолжать работу. Лишь через два десятилетия сийский игумен Питирим благословил инока Иону вновь взяться за богоугодное и, увы, незавершенное дело. Так, в 1577–1578 годах появилась первая редакция жития, в основу которой, вероятно, легли материалы Филофея.

С этим сочинением новгородский архиепископ Александр (ученик преподобного Антония), Филофей и Питирим отправились в Москву и преподнесли житие святого старца сыну Иоанна Грозного царевичу Иоанну с просьбой составить новую его редакцию с похвальным словом и службой святому. «Распалаем ко святому» любовью 25-летний Иоанн с радостью взялся за работу. Он весьма бережно отнесся к редакции Ионы, а также не забыл с должным уважением упомянуть и труды инока Филофея – «радуйся и ты, блаженне учениче Филофее, яко тамо от отца прием некое оружие на диавола, иже на тя пропя сеть; молитвою отца твоего сих, яко паутину, раздравъ, на горнее добродетелей востече». Себя же царевич смиренно поименовал «многогрешным Иоанном русином, родом от племени варяжска, колена Августова кесаря Римскаго».

В 1579 году житие Антония Сийского от Иоанна Иоанновича было завершено, а в 1581-м царевич погиб. Делая вклад на помин души раба Божия Иоанна, царь Иоанн Васильевич оставил приписку – «потому что царевич к чудотворцу Антонию веру держал».