Святые русской Фиваиды

Ответ отшельника, прозвучавший тогда и уже известный нам, поразил многих: «У меня такой Владыка, который и дряхлости дает силы свежей юности, и голодных питает досыта». Пожалуй, эти слова в полной мере передают истинное осмысление преподобным Савватием свободы, к которой он так долго шел сквозь дебри и болота Северной Фиваиды, сердечное приятие того, что «души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их» (Прем. 3,1), и нет никакого страха, кроме страха Божьего, о котором святой Климент Александрийский (ок. 150–215) сказал: «Страх Божий собственно не боязнь Бога, а боязнь отпасть от него и впасть в грехи страсти».

Итак, на берегу реки Выг Савватий встречает «некоего черноризца» по имени Герман, что родом был «из карел». Из жития преподобного известно, что Герман пришел на Поморский берег Белого моря из Тотьмы, здесь он подвизался некоторое время в уединении и, что интересно, уже ходил на Соловки вместе с местными рыбаками-поморами. Впечатления от посещения острова, которыми он поделился с Савватием, еще более укрепили старца в его желании удалиться в островную пустыню, о которой он мечтал всю жизнь.

И вот в один из дней конца лета 1429 года это произошло – карбас отчалил от берега и взял курс на Остров (так до сих пор поморы уважительно называют Большой Соловецкий остров). «По Божию смотрению, было их плавание благополучным, ибо сохранял Бог рабов своих», – сказано в житии Савватия. Деталь эта нам представляется немаловажной, потому что тихая, безветренная погода, а следовательно, безмятежное, умиротворенное море во второй половине августа – явление здесь совсем нечастое. Однако если мореходам все-таки выпадает такая славная погода, то ощущение того (особенно когда берега окончательно теряются из виду), что ты оказался как бы между небом и землей, за гранью, за окоемом, на своеобразном пересечении миров, накрывает полностью. Разве что обитатели морских глубин тюлени могут сопровождать идущий по морской глади карбас, да изредка всплывающие на горизонте гранитные безлесные острова – луды, чем-то напоминающие добрых морских чудовищ, что выходят на поверхность, а затем вновь погружаются на неведомую глубину, где, по верованиям древних саамов, живет Поддонный царь.

Путь на Соловки Савватия и Германа занял три дня. Все это время погода благоволила отшельникам, а точнее сказать, пощадила их: не ввергла в яростную пучину в горловине Онежской губы рядом с Кузовыми островами, не разбила карбас на каменистых отмелях, не подвергла суровому испытанию «толчеей волн» и, наконец, позволила подойти к берегу на высоком приливе и зайти в Сосновую губу, расположенную на севере острова. И Савватий, и Герман, уповая на силу Креста Господня и крепость молитвы, видели в этом единственно милость Божию, а также знак того, что путь их верен, а выбор безошибочен.

Далее житие сообщает: «Вышли они на сушу и там устроили шалаш; и, сотворив молитву, водрузили крест на том месте, где достигли пристанища. И начали осматривать остров, ища место, где бы им хижину себе поставить… Обретя же удобное место, начали строить себе келии вблизи озера, невдалеке от моря – на расстоянии одной версты. Была же над тем озером очень высокая гора».

До прибытия на остров Савватий, что понятно, имел лишь опыт строительства жилища, полученный им еще на Сиверском озере под началом преподобного Кирилла Белозерского и его учеников. Речь в данном случае шла о келье-землянке – деревянном срубе, врытом в грунт, а точнее сказать, в подножие холма или горы, что освобождало строителей от лишних земляных работ, а также защищало постройку от ветра, по сути, делая одну из ее стен естественным монолитом. Вспомним, что земляная келья преподобного Кирилла была устроена именно в подошве холма, на котором впоследствии возник Горне-Иоанновский монастырь, ставший позже частью Успенской Кирилло-Белозерской обители.

Вполне возможно, что осмотр места будущего обитания на берегу Сосновой губы проводился именно с таким прицелом. Герман, уже бывший на Соловках с рыбаками и знавший специфику местных каменистых почв и влажного климата, скорее всего, предложил Савватию вариант кельи-полуземлянки наподобие поморской вежи, вход и часть несущих стен которой выложена валунами, щели заткнуты мхом или просушенными водорослями, а потолок застелен дерюгой, лапником, а также плотно подогнанными друг к другу зачищенными от коры стволами деревьев. В такой полуземлянке, лишь незначительно углубленной, но более вписанной в местный рельеф, можно было только сидеть или лежать.

Впрочем, согласно учению Святых Отцов и аскетов Древней Церкви, чем стеснённее будут условия, в которых спасается отшельник, чем более его келья будет напоминать гроб, тем вернее будет памятование смерти, «ибо от этого памятования рождается в нас отложение всех забот и сует, хранение ума и непрестанная молитва, беспристрастие к телу и омерзение ко греху» (преп. Исихий Иерусалимский, V век).