Святые русской Фиваиды

Дерзновение, с которым Савватий без благословения игумена покинул Валаамский Спасо-Преображенский монастырь, поскольку не мог более скрывать своей любви к безмолвию, не мог выносить томление от непонимания со стороны братии, а также ее почитание и славословие в свой адрес, можно трактовать по-разному. На страницах данной книги мы это уже делали и не раз, повествуя, в частности, о преподобных Кирилле и Мартиниане Белозерских, Александре Куштском. Данный эпизод представляется во многом архетипическим для аскетической традиции Северной Фиваиды в целом. «Сердечное горение» и неукоснительное соблюдение монастырского устава, предощущение и предвидение собственного индивидуального пути, чувство ответственности за него, и в то же время осознанное вступление во взаимодействие со злокозненными, началозлобными и искусительными силами при полном уповании при этом на божественное предстательство.

Спустя более чем два века эта история бегства повторится в этих северных краях снова. Однако местом действия на сей раз будет остров Анзер на Белом море, а действующими лицами – преподобный Елеазар и иеромонах Никон, будущий Патриарх Всероссийский. Патриарший клирик Иоанн Корнильевич Шушерин так опишет те события в своем «Известии о рождении и воспитании, и житии Святейшего Никона Патриарха Московского и Всея России» (1681–1686): «Однажды Никон увидел в сонном видении сосуд, полный семян, и перед ним некоего человека, который сказал ему: “Мера твоих трудов исполнена”, а Никон, будто хотя обернуться, рассыпал всю ту меру семян и снова начал собирать их в сосуд, но не умел наполнить его, как он был прежде. И после этого сновидения… сел он в лодку и поплыл с неким крестьянином к берегу. Море сделалось бурное, так что они едва не потонули и, потеряв путь, приплыли к острову, называемому Кий».

А в другом сновидении о «великом волнении морском» читал облаченный в архиерейские одежды Николай Угодник: «Приплыша к некоему острову, нарицаемому Кию, на нем же Богу… постави крест древянный».

Отплытие из Троицкого скита Соловецкого монастыря без благословения настоятеля (по сути, бегство), страшная морская буря как закономерное воздаяние за содеянное, чудесное спасение на острове Кий и установка на нем поклонного креста в знак полного раскаяния в содеянном, безусловно, стали примерами проявления крайнего дерзновения, порой даже граничащего с надменностью и самоволием, но при этом хранящего (дерзновения) эсхатологическое напряжение отшельника (в данном случае будущего патриарха Никона) в рамках пути «тесного и прискорбного» (Мф. 11.30.).

Впрочем, Савватию повезло больше. Без драматических событий и приключений он добрался до берега и, как сказано в его житии, «отправился в долгий путь; ибо было расстояние от Валаамского монастыря до берега морского (побережье Белого моря. – М. Г.) около семисот верст или более. И сопутствовала ему Божия помощь, и храним был действом Святого Духа, и до самого моря направляем благодатью Христовой».

К сожалению, мы не располагаем никакой информацией о том, каким образом подвижник добрался до Поморского берега Белого моря. Известно лишь, что Савватий остановился в устье реки Выг близ села Сорока, которое располагалось на нескольких небольших островах, разбросанных в дельте Онежской губы. Какое-то время старец (в житии сообщается, что на Выге Савватий был уже в преклонных летах) жил в небольшой часовне, видимо, сооруженной ранее. Здесь он посвящал время сосредоточенной молитве, а также изучению местности, знакомству с населением, его обычаями и привычками, расспрашивал у рыбаков-поморов о некоем таинственном острове, расположенном в двух-трех (в зависимости от проходимости моря) днях пути от Большой земли.

Остров этот назывался Соловецким.

Читаем в житии подвижника: «И стал он расспрашивать живущих в Помории людей о местоположении Соловецкого острова и насколько удален он от берега. И рассказали ему местные жители, селившиеся напротив того острова, что лежит этот остров в море от берега неблизко, но, что, плывя при попутном ветре, с трудом за два дня достигают его. А блаженный Савватий со многим усердием обо всем их подробно расспрашивал: о величине острова, о деревьях, о пресной воде и о всяких особенностях».

Поняв, что Савватий замыслил уединиться на Соловках, кто-то из местных в недоумении воскликнул: «О старче, остров тот велик и во всем пригоден для обитания людей. Но издавна хотели там многие люди поселиться, а жить не смогли из-за страха перед морскими опасностями… к тому же видим тебя, о, монах, в совершенном убожестве и нищете, чем же ты… (на острове. – М. Г.) будешь питаться и во что одеваться?»