Более того, поморы утверждали, что еще в глубокой древности, по рассказам их прадедов, Соловки были «местом силы», обиталищем духов, которым по прибытии на остров следовало приносить жертву, чтобы задобрить их. Если же этого не происходило, то никто из живых больше не возвращался на Большую землю, навсегда сгинув в морской пучине или заблудившись в дремучих соловецких лесах. Савватий с внутренней улыбкой слушал эти рассказы, прекрасно понимая, о чем и о ком ему повествуют его собеседники, и с чем или с кем ему придется столкнуться на острове, издревле почитаемым языческим капищем.
В качестве своеобразной иллюстрации дум отшельника можно привести знаменитую миниатюру из лицевой Соловецкой рукописи конца XVI века, на которой изображен на тот момент еще деревянный монастырь, монахи, занятые ловлей рыбы, а также лесная чаща, стволы которой состоят из бесов, что склонились и пристально наблюдают за трудами иноков.
Стало быть, речь идет о сознательном выборе подвижника, который, безусловно, знал достаточное количество примеров, когда демоны подвергали монахов-отшельников самым лютым мучениям, доводили до безумия, а порой даже убивали, но не устрашился, уповая лишь на Того, ради Которого он и совершает свой аскетический подвиг.
И вот теперь целый хор этих воплей и стонов, карканья и рычания, голосов и нечленораздельных звуков навалился на обложенные мхом и лапником, засыпанные облетевшими листьями кельи-землянки Соловецких отшельников.
Читаем в житии преподобного Савватия: «И стал преподобный усердно к трудам труды прилагать, разгоревшись теплотой духа, оттого что исполнилось желание сердца его, и радуясь. К горнему свой ум устремляя и плоть повинуя духу, предавался он всенощным стояниям и беспрестанным молитвам, поучаясь всегда в псалмах и пениях духовных, поя Господу в сердце своем».
Можно утверждать, что упомянутые «всенощные стояния» и «беспрестанные молитвы» не есть дань рутинной житийной топике, без которой описание трудов подвижника недопустимо. Тут, как представляется, дело в другом – в том, что митрополит Спиридон (автор жития) подобным, вероятно, завуалированным образом обращал внимание читателя на то, что козни «началозлобных демонов» крепки, и «невидимую брань» с ними Савватий ведет постоянно.
Ежедневные труды, о которых в житии сказано: «И так трудились они с другом своим Германом, землю копая мотыгами, и этим питались… нелегким трудом пищу себе добывали и, как сказано, «в поте лица ели хлеб свой»… и питал их Бог со многим обилием», а также постоянная молитва стали для пустынножителей единственным условием выживания на острове.
От Усекновения Главы Иоанна Предтечи до Крестовоздвижения в ту осень дули нескончаемые северо-восточные ветры, разгонявшие рваные, напоминающие косматые бороды облака, ломавшие деревья, грохотавшие в ветвях и на море, приносившие заряды тяжелого мокрого снега.
Скорее всего, та, первая зима, проведенная на Соловках Савватием и Германом, была самой тяжелой, когда каждый прожитый день мог стать последним, и каждое приложенное усилие – будь то заготовка дров и хвороста или расчистка снега, добыча пресной воды или ремонт келий, могло превысить человеческую меру, лишив инока жизненных сил. Но, как сказал Евангелист, «Бог не посылает нам испытаний сверх меры, но долготерпит нас, чтобы никто не погиб, но все имели жизнь вечную» (Иоан. 3:16).
Таким образом, упование на милость Божию, ежедневное, настойчивое, напряженное получение единственно верного знания о том, что по силам, а что недоступно монаху, а также поиск ответа на вопрос – где та неуловимая грань между своеволием и смирением, дерзновением и тщеславием, и явились теми спасительными «альфой и омегой» соловецких отшельников, когда «муж в трудах трудится собою и изнуждает (насильно изгоняет) погибель свою» (Притч. 16.26).
Денно и нощно, денно и нощно
Аскеты Древней Церкви, а вослед им и подвижники Русской Фиваиды рассматривали ночное время суток как период наиболее напряженный и одновременно призрачный, поскольку во сне «трезвение» мысли, «собирание воедино тела, души и ума» невозможны, и следовательно, монах более всего оказывается подвержен осквернению разного рода нечистыми помыслами и лукавыми видениями. В этой связи преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (IV–V вв.) писал: «Диавол, ненавидящий чистоту… силится осквернить нас во время покоя и повергнуть в отчаяние особенно после того, как мы принесли Богу покаяние… и ему удается иногда и в краткое время этого часа сна уязвить того, кого он не мог уязвить в продолжение всей ночи… Чистый сон без опасных грез может расслабить монаха, которому нужно скоро встать, производит в духе ленивую вялость, ослабляет его бодрость на целый день, иссушает сердце, притупляет зоркость разума, которые на весь день могли бы сделать нас более осторожными и более сильными против всех наветов врага».