Святые русской Фиваиды

Послание это, можно предположить, потрясло подвижника («возрадовался душею»), потому как мистическое присутствие Савватия на острове, вне всякого сомнения, ощущалось, а мысленное с ним собеседование (Зосима и Савватий не были знакомы лично), как с началоположником Соловецкого иноческого жития и великим аскетом, все более и более побуждало преподобного Зосиму к еще большему самоограничению, к еще большему самоумалению, которые открывают подвижнику «духовное зрение», когда невидимое становится явным, а бессмысленное – глубоко символичным. По крайней мере, именно об этих добродетелях преподобного Савватия рассказывал Зосиме Герман еще во время их общения на материке, на берегу реки Сумы.

В житии Зосимы сказано: «Преподобный же игумен… пребывал во многих трудах и воздержании, стремясь всегда иметь память о смерти и о Суде Божием и побуждая себя к плачу духовному. И сделал себе гроб, и поставил в клети при келии своей; и той же величины выкопал себе могилу в земле своими руками. И каждую ночь выходя из келии до того, как начинали бить к утрене, плакал о своей душе, словно над покойником, над гробом своим». А ведь келья-землянка Савватия у подножия Секирной горы была таким же гробом, такой же домовиной (вспоминается, разумеется, и гроб преподобного Дионисия Глушицкого), в котором подвизался умерший для страстей, мертвец в миру, уже не человек, но еще и не ангел.

Вспоминая святого старца, Зосима знал, «что Савватий прежде (всех) подвизался в трудах, посте и терпении, и во многих добродетелях, а ныне мощи его лежат в неустроенном месте. И позвал он (Зосима. – М. Г.) на совет братию, и говорил: “Братия, как же мы соблазнились по неразумию о таком деле!”… и в тот же час стал он готовиться, вместе со множеством братии, к путешествию в судах по морю» на побережье, в устье реки Выг, где в часовне и был погребен преподобный Соловецкий пустынножитель, с кончины которого на тот момент прошло ровно тридцать лет.

Когда шнянка (парусно-гребное, плоскодонное, беспалубное судно у поморов) с мощами преподобного Савватия отошла от деревянного, наскоро сколоченного причала и в сопровождении карбасов, на веслах которых сидели Соловецкие монахи, начала медленно удаляться от берега, лишь один человек из тех, кто сопровождал на Соловки гроб с телом великого подвижника, почувствовал в эту минуту само вещество времени, его суть, его смысл, заключенные в словах из книги Екклесиаст: «Род проходит, и род уходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце и заходит солнце, спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

Прошло 36 лет с того дня, как этот человек вместе с преподобным Савватием под недоуменными взглядами рыбаков-поморов отправился на «остров мертвых», по сути, в небытие, туда, откуда не было возврата. И вот теперь, наблюдая за тем, как огромные поморские избы села Сорока постепенно растворялись в морской дымке, сначала превращались в едва различимые на береговой линии точки, а потом и вообще исчезали за горизонтом, Герман с изумлением и радостью ощущал, что времени нет, что сейчас, как и в 1429 году они вместе с многоопытным старцем Савватием, пришедшим на Дышащее море с Валаама, запоют из акафиста Смоленской иконе Божией Матери: «Радуйся, Благодатная Одигитрие Марие, и радости духовныя исполни нас».

Мог ли тогда, в 1429 году, Герман помыслить о том, что, спустя годы, он вот так же будет идти на Соловки со своим любимым другом, сподвижником и спостником, будет так же мысленно беседовать и молиться с ним? Едва ли, потому что заглядывать в будущее, предаваясь фантазиям, читай, соблазнам, было не в правилах монаха, для которого каждый прожитый день, уже есть счастье, счастье молиться, счастье ощущать Божественное присутствие во всем. А завтрашний день будет такими, каким он будет, и никому, кроме Бога, не известно, каким именно.