В свете крохотного оконца, проделанного в противоположной от двери стене, можно было разглядеть древний, обложенный камнями сруб, уходящий в землю. Рядом, на деревянной скамье стояло ведро.
Из колодезного ствола исходил дух обжигающей ледяной свежести, как будто где-то там, на дне цвели какие-то неведомые душистые травы, и это было удивительно. Никогда не встречал такого раньше, потому что из старых колодцев всегда, как правило, пахло прелой сыростью и гнилью.
Оглянулся: мои проводники стояли у входа в будку, заглядывали внутрь, не смея войти. Видел, как они жестикулировали, показывая мне, как следует воспользоваться ведром, чтобы зачерпнуть воды. Сделал все, о чем они просили – вода действительно оказалась очень вкусной.
Потом уже один пошел к церкви, расположенной у самой реки. Вытянутое в плане каменное здание на высоком подклете было обезображено пристроенной к нему котельной, железной ржавой трубой, торчавшей в небо, строительным мусором, сваленным под стенами здания – видимо, чтобы не захламлять больничный двор, – и расползшейся рядом с входом кучей угля. Над входом была прибита табличка с надписью: «Баня». Тут же, на металлическом стуле, какие раньше стояли в поселковых кинотеатрах, сидел угрюмого вида мужик в ушанке и курил. «Истопник, – помыслилось, – кто же еще в начале лета в ушанке ходить будет?»
Русскую Фиваиду на Севере следует рассматривать не только как географическое понятие, но и как область духовных свершений, имеющую свою внутреннюю динамику и логику, свою уникальную парадигму мистического развития, находящуюся в зависимости от духовных школ и традиций, которые сложились на бескрайних просторах от Сергиевой Лавры до Кирилло-Белозерского монастыря, от Кубенского озера до Глушицкого леса, от леса Комельского до Каргополья, наконец, от Мезени до Поморья. Здесь в силу объективных исторических и географических причин сформировалось несколько интеллектуальных и религиозных центров, начало разговору о которых было положено повестью о преподобных Кирилле, Ферапонте и Мартиниане Белозерских.
Не менее важным и основополагающим для Русской Фиваиды центром духовного «лучеиспускания» стал Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере и прилежащие к нему заозерные территории.
Островная обитель, основанная в XIII веке (1260 год), ко времени прихода на Сиверское озеро преподобных Кирилла и Ферапонта уже была достаточно хорошо известна не только на Белозерье, но и за его пределами. На рубеже XIV–XV столетий игуменом островного монастыря являлся Дионисий Святогорец, о котором архимандрит Иоанн Вирюжский (1820–1907), духовный писатель и исследователь северного монашества, сообщал следующее: «Цареградский уроженец и святогорский постриженик Дионисий в бытность свою игуменом на Каменном, ввел в нем строгий aфонский устав и своею добродетельною жизнью столько прославился в окрестности, что народ толпами устремлялся па пустынный остров: то помолиться Спасу и от избытков своих снести милостыню на устройство обители и на содержание пустынной братии, то посоветоваться с прозорливым и учительным старцем о душевном спасении и получить от него благословение, а многие и для того, чтобы принять иноческое пострижение и навсегда остаться в обители. Приходили и люди пожилые, чтобы на пустынном острове, как в тихой пристани, найти себе успокоение от треволнений и бурь житейских; приходили и юноши, желавшие оставить мир, пока он еще не приковал их к себе, и учиться иноческой жизни под руководством, мудрого и опытного наставника. Игумен Дионисий принимал с отеческою любовью и радушием всех, приходивших к нему, и старался удовлетворить их духовным нуждам».
Популярность спасо-кубенского старца во многом стала предвестницей, если угодно, белозерского старчества, когда на Сиверское и Бородавское озера к преподобным Кириллу, Ферапонту и Мартиниану Белозерским начали притекать многочисленные паломники и монашествующие в поисках молитвенного уединения, а также жизни строгой и аскетической.
О Дионисии Святогорце известно, что на Спас-Камень он пришел из Московского Богоявленского монастыря по воле великого князя Димитрия Ивановича Донского. После многолетних трудов в островной обители, где старец «изнурял тело свое бдением и постом, проходя узкий путь добродетели», он был рукоположен на Ростовскую архиепископию и в 1418 году покинул Спасо-Каменную обитель. Через семь лет святитель Ростовский и Ярославский Дионисий отошел ко Господу во время эпидемии моровой язвы.