Святые русской Фиваиды

Как мы видим, история, происшедшая в 1408 году на берегу Бородавского озера, в монастыре преподобного Ферапонта Белозерского повторилась. Выбор между душевным произволением и державной волей решается в пользу последней. Кассиан отказывает Андрею – более того, он рисует перед молодым князем неприглядные картины «худого и убогого» монашества: «Чадо, узкий путь иноческого жития, о нем же ты ныне просиши, да явит тебе – изнурение чрева, стояние всенощное, мера в питии воды, недостаток хлеба, насмешки и поругания, отсечение своей воли и безропотное перенесение несправедливых и наглых оскорблений и обид».

Но Андрей Дмитриевич, «как бы угадывая опасения старца, сказал ему в ответ: “отче, что напрасно смущаешься? Ничто не поколеблет моего намерения и не изменить моей решимости посвятить себя иноческой жизни. Не от других принимать услуги, а служить другим и нести крест свой по следам Господа желаю я”», – пишет отец Иоанн Верюжский.

Иными словами, молодой человек взял ответственность за собственное пострижения на себя. Его слова следует понимать так – не здесь, так в любой другой обители он примет постриг, потому как решение это является окончательным, ибо исходит из самого его сердца. Далее читаем в житии Иоасафа: «Тогда игумен, видя искреннее и твердое желание юноши, склонился на его просьбу и в свою очередь начал увещевать его, чтобы, раз принявши на себя иго Христово, он не поколебался бы потом мыслями о мирском величии и прежнем своем богатстве, а твердо шел бы по пути, добровольно им избранному, и всегда готов бы был на всякий подвиг».

Этот драматический эпизод, вне всякого сомнения, наполнен многими переживаниями и сомнениями как игумена Кассиана, так и князя Андрея. Просьба юноши приводит старца в замешательство, становится причиной его душевного мятежа, он невольно выказывает свою нерешительность, страх, он – опытный монах, чувствует себя подавленным духовной силой своего молодого собеседника. Андрей Дмитриевич Вологодский, в свою очередь, испытывает не меньшее волнение и, вполне возможно, разочарование, ведь он надеялся получить от старца поддержку, а в ответ слышит «опасения и смущения», которыми переполнен сам.

В результате «игумен постриг его в монашество и нарек Иоасафом, вероятно, в честь св. Иоасафа царевича, который также происходил из владетельного рода и оставил мир ради Христа, – почему впоследствии и преподобный Иоасаф в Спасо-Каменном монастыре именовался “Иоасафом-царевичем”. Новопостриженного инока игумен передал в послушание и для руководства в монашеской жизни опытному старцу Григорию» («Житие преподобного Иоасафа Каменского, Спасокубенского»).

Как уже говорилось, преподобный Иоасаф подвизался в Спасо-Каменном монастыре всего пять лет, но этого времени хвалило, чтобы имя молодого подвижника благочестия вошло в историю Русской Фиваиды. Незадолго до своей кончины, наступившей в 1457 году, он удостоился видения Спасителя, что в истории Русской Церкви является случаем редчайшим. Кроме Иоасафа, Христос являлся только преподобному Александру Свирскому (в образе Троичного Божества) и святому Серафиму Саровскому.

В житии преподобного это событие описано так: «Несмотря на юность свою, преп. Иоасаф достиг высших степеней совершенства, и Господь удостоил его Своего явления. Сидя раз в келии, преп. Иоасаф пел псалмы Давида; тогда явился ему Господь наш Иисус Христос и сказал: “Мир тебе, возлюбленный угодник Мой!”. Преподобный исполнился страха и трепета и спросил: “Какая причина явлению Твоему, Господи Человеколюбче?” – “Видишь ли эту окрестную пустыню, – изрек ему Господь, – ради тебя всю ее наполню пустынниками, славящими имя Мое”. Преподобный спросил Господа, какое более действительное оружие против врага нашего спасения, и узнал, что действительнее всего исполнение заповедей Божиих».

Архимандрит Иоанн Вирюжский дополняет этот эпизод следующим комментарием: «Блаженный Иоасаф, в простоте чистого своего сердца в тот же день рассказал об этом откровении игумену. Пр. Кассиан не преминул, по этому случаю, преподать ему полезные советы и предостережения относительно видений и чрезвычайных откровений, особенно увещевал его не превозноситься, указывая на пример ап. Павла, который тем более смирялся, чем чаще и выше были откровения, которых он удостаивался. И не возмечтал, не превознесся, но еще более смирял себя блаженный юноша после бывшего ему откровения».

Штрих очень важный, как думается, для понимания особых отношений между Кассианом и Иоасафом. Старец ревностно опекает молодого монаха, удостоившегося особой благодати, ограждает его от многих искушений и в первую очередь предостерегает от тщеславия, которое, по словам преподобного Иоанна Лествичника, «самая скрытая из всех душевных страстей… Эта страсть более всех других маскируется перед сердцем человеческим, доставляя ему удовольствие, часто принимаемое за утешение совести, за утешение божественное».