В эти тяжелые дни отец Алексий Мечёв наравне со своей паствой стойко переносил все трудности московского быта. «Уплотнили» его, к счастью, не посторонними людьми, а двумя барышнями из его духовных чад. В комнате пыхтела «буржуйка», которую топили сырыми щепками, от едкого дыма постоянно слезились глаза. В неотапливаемом храме батюшка часто простужался и вынужден был принимать посетителей лежа в постели. Но и больным, кашляющим, он по-прежнему источал любовь и тепло, спрашивал у прихожан: что же ты ко мне редко ходишь?..
- Да, батюшка, вы ведь стали такой старенький, больной. Как же вас беспокоить?
(Отцу Алексию не было еще и шестидесяти лет, но по меркам той эпохи это был уже возраст безусловной старости.)
- Какой я старенький? Это ты меня оскорбляешь, я так обижусь, я еще молодой... Нет, ты ходи ко мне...
И люди шли - шли гораздо чаще, чем раньше, когда вера была «официальной», когда за нее не нужно было страдать. Время исповедничества привело к Православию многих из тех, кто раньше был совершенно равнодушен к Церкви. Отчаявшиеся, уставшие, враз потерявшие все прежние ориентиры в жизни люди приникали к вере как к живительному источнику. И очереди у квартиры отца Алексия выстраивались не менее длинные, чем у хлебных или керосиновых лавок.
Писатель А. А. Добровольский запечатлел в своих воспоминаниях одну из служб того страшного времени. Этот отрывок бесценен тем, что донес до нас голос отца Алексия, слова его проповеди:
«Москва, умирающая от голода и тифа. Эти черные улицы, разоренная толпа. Храм еле освещенный, неотопленный и отсыревший. Всенощная скорбящих, всенощная плачущих, всенощная стекшихся сюда от скорби жизни невыносимой. Батюшка со своим скорбным лицом, сам слабый и больной, только что вставший после простуды от служб в холодном храме, трогательный от своих еще таких слабых движений, вот он обнимает всех-всех своим любящим взглядом, он говорит:
- Вот, дорогие мои, я был болен, и во время болезни я читал Библию. И вот, дорогие мои, послушайте, что говорит пророк Захария: “Две части возьму из вас, и вымрут. Одних, говорит Господь, Я истреблю их мором. Одних истреблю голодом. А третью часть (так бывало: голос слабый вдруг он превращал как бы в трубный, с жестом выбрасываемой руки он говорил как знающий, как пророк) - Я расплавлю их”. Обратите внимание, как говорит Господь: Я расплавлю их. То есть, когда будете как олово расплавленное, когда поймете, дорогие, что перед Богом вы ничто. Со смирением - Господи, ничто я. “И отдам их сребреннику. И очистит их, как серебро.”
Скольким, скольким в тот день он явился как сребренник, и он взял эти “расплавленные” души и, терпеливый ювелир, к каждой приложил все возможное ему внимание и всю возможную ему любовь».
...В 1918-1919 годах храм Николы в Кленниках постепенно преобразился из приходской церкви, пусть и очень популярной в городе, в настоящую духовную школу. Это было связано в первую очередь с тем, что вокруг отца Алексия сплотились яркие и талантливые последователи. После поездки в Оптину пустынь и беседы со старцем Анатолием решил принять священный сан сын батюшки Сергей: 30 марта 1919 года состоялась его диаконская хиротония, 4 апреля - иерейская. Год спустя, в марте 1920го, в храм пришел принявший священный сан талантливый писатель и богослов отец Сергий Дурылин (1886-1954), в том же году - отец Лазарь Судаков. Сослужители поделили между собой дни недели; отцу Алексию достались понедельники. После окончания вечерней службы обычно начинался разговор с паствой. Обычно батюшка читал Жития святых - древних или XVIII-XIX столетий. По ходу чтения он комментировал прочитанное, давал пояснения, добиваясь того, чтобы слушатели воочию представляли себе святого, сочувствовали ему, полюбили его как близкого и родного человека. Примеры мучеников и исповедников древности помогали бедствующим, голодающим людям выстоять, обрести себя, со смирением и надеждой переносить выпавшие на их долю невзгоды.
В конце июля 1918 года были закрыты одни из старейших монастырей Москвы - мужской Чудов и женский Вознесенский, располагавшиеся в Кремле. И новым домом для осиротевших насельников и насельниц упраздненных обителей стал храм на Маросейке: «Когда мы лишились Чудова монастыря и, как овцы без пастыря, рассыпались повсюду, не зная, где преклонить главу, многие направились на Маросейку к отцу Алексею, и добрый батюшка с необыкновенной любовью и лаской принял под свое попечение нас, скорбных, печальных сирот, сказав в утешение: “Вас и Владыка благословил ко мне: мы с ним одного духа. Ходите в наш храм, а я вас не оставлю”. И отец Алексей много делал для чудовских: нужен ли был молебен - всегда сам шел служить его; хотелось ли получить совет -никогда не отказывал, а даже еще говорил: “Приходите ко мне в любое время”. Заболеешь ли - батюшка, весь задыхаясь, непременно прибежит проведать и утешить такими словами: “Пришел в церковь - узнал, что ты болен, и поспешил к тебе, чтобы не расхворался. Вставай поскорее, нам с тобой не полагается болеть, так как нас ждут в храме”».