Святые старцы

«Незабвенные это были беседы! - вспоминала их участница Капитолина Ивановна Иванова. - Бывало, чтобы никому не мешать, заберешься под стол и вперишь взгляд в Батюшкино личико: оно было такое сияющее, когда он говорил, что глаз отвести не хотелось. <...> Нужно было видеть Батюшкино личико - такое лучезарное, светлое, и какой был уверенный и искренний его голос: “‘Господи, кто же может спастись? Неужели мало спасающихся?’ -спросили апостолы. Вижу я на ваших лицах тот же вопрос. ‘Не бойся, только веруй и спасена будешь’, - сказал Господь, и я вам то же говорю. Вера - великое дело. Твердо веруй в Бога, и все сможешь одолеть - и духовные препятствия, и скорби, все понесешь безропотно”. <...> “Любите друг друга”, - вот основное, что внушал Батюшка. “Иго Божие благо, и бремя Его легко есть. Помните это и смиряйтесь во всем”. Усталые, голодные, плохо одетые и обутые, мы ежедневно до службы и после нее спешили в храм, чтобы быть с Богом. Материально у нас не было почти ничего, но как много было сил духовных!»

Так постепенно, полузаметно, из постоянных прихожан дореволюционного времени и новичков, «чудовских» и «курсовых» окончательно сложилась маросейская община, «семья» Николы в Кленниках. Между ее членами были четко распределены послушания (уборка храма, печение просфор, пение на клиросе и т. п.), введены даже одеяния для женщин - серое платье с косынкой (черной в будни, белой на праздники). Община жила дружно, поддерживая друг друга и в горестях, и в радостях.

Подобные общины позже, в 1920—1930-х, достаточно широко распространились в церковной Москве.

А. Ч. Козаржевский вспоминал: «Получил большое распространение институт сестричества. Совсем юные девушки, взрослые и пожилые женщины в скромных темных платьях и белых косынках следили за порядком во время богослужения, ставили свечи, оправляли лампады, подводили детей и немощных к Чаше, Кресту и иконам, ходили с блюдом для сбора доброхотных даяний. Функции сестричества ограничивались церковью; благотворительность, дела милосердия по тогдашнему законодательству запрещались. Сестры не были монахинями, у многих из них были мужья и дети». Но маросейская община, во-первых, появилась раньше других, а во-вторых, ее отличал особый дух, делавший ее настоящим подобием монастыря в миру. Отец Павел Флоренский так писал об этом: «Маросейская Община была по духовному своему смыслу дочерью Оптинской Пустыни: тут жизнь строилась на духовном опыте. О. А. ексий учил своею жизнью, и все вокруг него жило, каждый по-своему и по мере сил участвовал в росте духовной жизни всей общины. Поэтому, хотя Община и не располагала собственной больницей, однако многочисленные профессора, врачи, фельдшерицы и сестры милосердия -духовные дети о. Алексия - обслуживали больных, обращавшихся к о. Алексию за помощью. Хотя не было своей школы, но ряд профессоров, писателей, педагогов, студентов, также духовных детей о. Алексия, приходили своими знаниями и своими связями на помощь тем, кому оказывалась она потребной. Хотя и не было при Общине своего организованного приюта, тем не менее нуждающихся или обращавшихся за помощью одевали, обували, кормили Члены Маросейской Общины, проникая во все отрасли жизни, всюду своею работою помогали о. Алексию в деле “разгрузки” страждущих. Тут не было никакой внешней организации, но это не мешало быть всем объединенными единым духом».

Когда именно отец Алексий пришел к идее создания своего «монастыря в миру», в точности неизвестно. Можно предположить, что на него повлиял отец Валентин Амфитеатров (1836-1908), настоятель Архангельского собора в Кремле (1892-1908), один из наиболее почитаемых московских священников всех времен. Известно, что отец Валентин критически высказывался об институте монашества как такового и выдвигал идею «монашества в миру», то есть монашеского делания вне монастыря. В 1920-х, после массового закрытия в СССР монастырей, эта идея воплотилась в жизнь - монахов в миру появилось множество. Однако на переломе эпох, в 1918-1920 годах, большинство монашеских обителей в Советской России еще действовали, и отец Алексий, в отличие от отца Валентина, считал их подлинными крепостями православия посреди взбаламученной страны. Но не отрицал и того, что мирской человек тоже вполне способен на монашеский подвиг, в особенности в атмосфере всеобщего духовного хаоса. Духовные чада отца Алексия записали его высказывания по этому поводу: