Святые старцы

- Недолго я еще буду с вами. скоро, скоро Господь отнимет меня от вас, недостойного служителя. Сознательно я никого не обижал, я старался каждому помочь. Но вот, может быть, нечаянно, может быть, кого не поравнял, может быть, к кому проявил любви больше, к другому - меньше. Может быть, по немощи моей, чего не доглядел, опоздал где с помощью, пришел не вовремя... А может быть, и совсем проглядел, не пришел. Простите меня. Я ничего ни против кого из вас не имею и, если обрету дерзновение, за всех вас буду молиться. Может быть, кому-либо из вас я не смог, не сумел дать того, что вы от меня ждали, не смог удовлетворить чьих-либо запросов духовных, но хочу таким из вас сказать в утешение: не скорбите. Господь пошлет вам вместо меня другого, который воздаст вам должное и нужное для вас. А меня простите. простите многогрешного.

После этого он поклонился в ноги плачущему храму, вернее - упал перед народом в ноги, приникнув лицом к полу. Ему помогли подняться.

17 марта, в день Ангела отца Алексия, он сразу после службы был вторично вызван в ГПУ, но снова отпущен. «Они моей одышки испугались, боялись, что я умру у них, поэтому так скоро и отпустили», - рассказывал батюшка. Говорил он об этом весело, но бледное лицо и тяжелое дыхание давали понять, что этот визит на Лубянку прошел гораздо тяжелее первого. Потом добавил:

- Вот придет праздник, а меня не будет. Могут со всем скарбом выслать далеко-далеко.

- Нет, батюшка, это невозможно, - возразили ему. - Где же Бог-то тогда?

- Разве можно так говорить? - строго отозвался отец Алексий и после паузы задумчиво добавил: - Нет, не вышлют меня. Никто меня не тронет. Я сам уйду.

В конце мая отец Алексий собрался уезжать на свой традиционный летний отдых - в Верею. Там жила в собственном доме (он сохранился, современный адрес -улица Больничная, 28/9) его старшая дочь с ребенком, туда приезжал на лето и отец Сергий с женой и детьми. Поездки в Верею отец Алексий любил - там он отдыхал от постоянной суеты, многолюдства, там было время почитать и поразмышлять, повозиться с внуками. Он часто служил в верейском храм Святого Илии Пророка, гулял в лесу и на речке Раточке. В 1920-м в Верее он сделал обширные выписки из книги архиепископа Костромского и Галичского Платона (Фивейского, 1809-1877) «Напоминание священнику о его обязанностях по совершении Таинства покаяния»; они стали широко известны среди духовных чад батюшки под общим названием «Краткое наставление для благочестивой жизни». В 1922 году там же была написана «Исповедь внутреннего человека, ведущего ко смирению».

Но преддверие отъезда 1923 года было необычным. В присутствии своей «экономки» Серафимы Ильиничны батюшка сжег личный дневник. А отслужив последнюю службу (это было 30 мая), трогательно попрощался с родным храмом. Дал наставления звонарю, сторожу: «Пожалуйста, смотрите здесь. Время-то какое...» Уже у самой двери вдруг обернулся к алтарю, трижды перекрестился и поклонился.

В Верею с отцом Алексием поехала только Неонила Малиновская. Все обратили внимание на то, что в этот раз батюшка предпочитает прогулкам на солнце работу над каким-то большим письмом.

- Я здесь в тени посижу, в саду у меня мысли рассеиваются, и я не успею написать, - говорил он. - Ведь я для того и приехал, чтобы написать. В Москве бы мне не дали.

Священник местного храма отец Петр зашел к гостю в надежде, что тот послужит у него. На это батюшка ответил:

- Вот поправлюсь немного и приду. Хотя как поправлюсь?.. Вот сегодня всю ночь не спал, думал - помру.

Этот разговор состоялся 21 июня. В пятницу, 22-го старец вел себя как обычно, вечером был весел, вспоминал сына (отец Сергий летом 1923 года жил в подмосковной деревне Листвяны, так как его жена ждала третьего ребенка), внука Алешу. Но когда начало темнеть, ему вдруг стало плохо. Он встревожился, попросил лекарство и вышел в сад. Потом быстро вернулся и лег. Неонила, беспокоясь, наклонилась к нему. Батюшка обеими руками прижал ее голову к своей груди и прошептал: «Милая...» Следом Неонила услышала «сильный звук как бы лопнувшей пружины» в его груди. Руки старца упали, глаза закрылись.

На его столе лежал единственный листок сиреневой бумаги, исписанный мелким почерком. Это было надгробное слово, над которым батюшка работал в последние дни. Как выяснилось потом, это была вариация на тему надгробного слова, которое архимандрит Григорий (Борисоглебский, 1867-1893) произнес на погребении старца Амвросия Оптинского.

В Москву весть о смерти старца дошла в субботу. Отец Сергий Мечёв, услышав об этом, воскликнул: «Не может быть, это неправда!». Духовные чада батюшки со слезами убирали Николу в Кленниках цветами, храм наполнился ароматом фиалок, жасмина, пионов, незабудок. 27 июня скромные похоронные дроги с белым гробом остановились на Маросейке.