Читаем Связка писем полностью

Высылаю: две статьи (и в них хорошо бы ничего не менять; в крайнем случае — подстрочные примечания «от редакции»); стихот-ия и «переводы» («переводы» хотелось бы напечатать в первую очередь, — либо отдельно от «Власенко» и тогда переводчик будет обозначен «Ю.Ю.», либо — вместе со стихот-ми «Власенко» и тогда — «Из Г. Уинсли», «Из Ж. Массакра»); послужной список; рисунок абстрактный В. Мошегова.

Отец очень тщательно прокомментировал «Бродского» и очень по делу, поэтому я его пока задерживаю, не пропадать же добру, как исправлю — пришлю.

На твои вопросы в письме я попытался ответить в форме диалога с тобой. Если это устроит — слава Богу, если нет — Бог с ним, выбрось.

Прочее, надеюсь, непосредственно видно из прилагаемого.

С уважением, Ю. Конслаев (а также Власенко и проч.)

25/V-98

P.S. Возможно, следует сразу написать рецензию на первый номер и отослать вместе с экземпляром в «Книжное обозрение» (а м.б. и не только, можно и в «Лит. обозрение» и в «НЛО» — последнее было бы совсем прекрасно). Я мог бы взять это (эти) на себя, но, соответственно, для каждого издания нужен экземпляр, как это ни печально. Гляди сам (глядите сами). ЮВ

ДИАЛОГ:

Ландаун: Почему ты назвал книгу «Классика» и, вообще, — «что вы хочите этим сказать»? И просто любопытно, как это люди классику пишут?

Ю. Конслаев: Хотел я сказать одно, а получилось… История не без юмора. Я лежал тогда в травматологии на Чкалова и из окна моей палаты был виден дом и даже кухонное окно Горлановой-Букура. Естественно, как только я стал способен до них добираться, то был у них почти каждый день. Как-то прихожу и застаю там Кальпиди, которого видел последний раз ещё в университете, когда он приходил в 8-е общежитие читать свои стихи. И вот он рассказывает, что издал в Перми несколько книжек уральских поэтов и собирается довести их количество по крайней мере до десятка. Без всякого умысла, больше просто чтоб в разговор встрясть, напечатай, говорю, и мою книжечку. Ну, заноси, Нине вон оставь, соглашается Кальпиди, только, говорит, у меня вкус плохой, так что ничего гарантировать не могу. Через сколько-то там дней я занёс все, кажется, стихи, которые были напечатаны на машинке, под сотню, оставил и через несколько дней обо всех этих событиях напрочь запамятовал. Сколько всего подобного и околоподобного было! И когда через месяц или полтора (но не больше) я снова наткнулся у Букгоров на Кальпиди, то и не вспомнил ни про наш разговор, ни про оставленные ему стихи. Часа два-три все мы более-менее разнуздано трепались, потом Кальпиди спохватился, что куда-то опаздывает и стал скоропостижно собираться. И уже в коридоре вспомнил. Забирай, говорит, Юра свои 100 экз. в качестве гонорара. Я ничего не понял, пока он мне пачку книжек в руки не сунул: «Ю. Власенко. Классика». Думать-то я об этом не думал, даже не вспоминал, но как-то всё-таки предполагалось, что коль скоро он соберётся что-то делать с моими стихами, то скажет, видимо, а то, глядишь, и моё мнение спросит — что, по-моему, нужно включить обязательно, что желательно, а что — лучше не надо. Я ведь толком и не посмотрел, что ему дал. Но — хозяин-барин. Сам выбрал, сам решил, сам напечатал. И слава Богу, хотя предполагаемую игру он мне нарушил Во-первых, он включил среди всего 19 выбранных им ст-ий несколько даже не юношеских, а подростковых и ещё парочку вполне необязательных. И не включил такие ст-ия как «Не предлагай Богам ни труд…», «И как же вам верить? (я включил их в предлагаемую вашему журналу подборку). Название «Классика» относилось как к этим стихам, так и к таким стихам попавшим в книжку как «Опять к нам благосклонны небеса» и совсем никоим образом не относилось к верлибрам. Игра предполагала, что «Классика» — наиболее интересное — будет за подписью «Ю. Власенко», а верлибры — под названием «Трактаты» — в другом месте и за подписью «Ю. Конслаев». А в результате получилась каша из «Классики» и «Трактатов», что ни под каким соусом не предполагалось. К тому же, предлагая название «Классика» я не мог знать, что серия книжек, куда затесалась и моя, имеет название «Классика пермской поэзии»; это уже анекдот. Дальше анекдоты продолжались… <…> Оттесен в «Октябре» полагает, что как раз те стихи в «Классике», которые «классика», высосаны из пальца ценой слишком большого и слишком заметного напряжения и пртивопоставляет верлибр — даже цитирует его целиком (благо в нём три строчки) — может ведь утомительный этот Власенко писать «непосредственно».

Ландаун: Как я понимаю, «делание» гораздо основательнее связано с верлибром нежели с «Классикой».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мой генерал
Мой генерал

Молодая московская профессорша Марина приезжает на отдых в санаторий на Волге. Она мечтает о приключении, может, детективном, на худой конец, романтическом. И получает все в первый же лень в одном флаконе. Ветер унес ее шляпу на пруд, и, вытаскивая ее, Марина увидела в воде утопленника. Милиция сочла это несчастным случаем. Но Марина уверена – это убийство. Она заметила одну странную деталь… Но вот с кем поделиться? Она рассказывает свою тайну Федору Тучкову, которого поначалу сочла кретином, а уже на следующий день он стал ее напарником. Назревает курортный роман, чему она изо всех профессорских сил сопротивляется. Но тут гибнет еще один отдыхающий, который что-то знал об утопленнике. Марине ничего не остается, как опять довериться Тучкову, тем более что выяснилось: он – профессионал…

Альберт Анатольевич Лиханов , Григорий Яковлевич Бакланов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детективы / Детская литература / Проза для детей / Остросюжетные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза
Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза