Тень предсказуемо начертала вздыбленный знак бесконечности.
– Я, конечно, тоже поехала и всю дорогу держалась поближе, чтобы не потерять девчонку, но при этом не попадалась ей на глаза, – горделиво похвасталась бравая мышка-наружка Трошкина. – На Российской мы вышли, девчонка дворами дотопала до новостройки и вошла в подъезд. Поднялась на шестой этаж – медленно, там еще лифт не работает.
Я кивнула – артистичная тень шевелением длинных суставчатых пальцев показала мне, что девчонка долго и упорно поднималась по ступенькам на своих двоих.
– Я запомнила, в каком окне загорелся свет, и высчитала номер квартиры: двадцать четыре. И тут свет в окне вдруг погас!
Трошкина показала, как вдруг погас свет в окошке, и тень усугубила драматизм ситуации, широкими решительными жестам изобразив внезапный апокалипсис.
– Я отошла в густую тень, подождала немного и дождалась – девчонка вышла, но уже не одна.
– А с кем? – спросила я, не сумев угадать девчонкиного спутника в изображении тени – не то осьминог, не то Змей Горыныч.
– С собачкой!
– Какой породы?!
Я затруднялась представить собачку, похожую на осьминога и Змея одновременно.
– А это важно? – озадачилась Трошкина. – Я не знаю. Небольшая такая собачка, вся лохматая и с хвостом на голове.
– Мутант какой-то?! – это объяснило бы сходство с Горынычем.
– Почему мутант? Нормальная собачка.
Я посмотрела на подружку с подозрением:
– Ты считаешь нормальной собаку, у которой хвост на голове, а не на попе?
– А, ты в этом смысле!
Алка легко отмахнулась, а тень изобразила мощный хук справа.
– На попе у нее был обыкновенный хвост, а на голове парикмахерский, с бантиком! Слушай, если ты не перестанешь меня перебивать, я никогда не закончу!
– Все, все, молчу и слушаю!
Я отвернулась от тени и уставилась на рассказчицу.
– А дальше было совсем просто: я подошла, сделала пару комплиментов собачке, девочка растаяла и разговорилась. Ее зовут Наташа, а собачку Бемби…
Я не выдержала и снова перебила:
– Не надо про собачку, давай про девушку. Мы же не собачку подозреваем в тайной связи с Маковеевым.
– А зря, потому что эта связь у них была!
– В каком это смысле?! – Я вытаращила глаза.
– Фу! – Осознав, в каком направлении устремились мои непристойные мысли, скромница Трошкина покраснела, как облупленный шифоньер – тоже пятнами. – Я не в том смысле! Просто эту самую собачку Бемби девушка Наташа взяла из ветеринарной клиники Маковеева! Ее туда сдали, чтобы усыпить.
Она посмотрела на меня и на случай, если я вовсе уж дура, уточнила:
– Усыпить не Наташу, а Бемби.
– Я поняла. Значит, девушка Наташа удочерила приговоренную собачку Бемби, а владелец ветклиники Маковеев стал как бы крестным отцом.
– Точно. И добросердечная Наташа не могла не пойти на похороны этого замечательного человека.
– Что достойно уважения и сожаления одновременно, – вздохнула я. – Ведь мы с тобой лишились последней подходящей кандидатуры на роль таинственной любовницы покойного.
Я рассказала Алке о своей беседе с подругой детства усопшего Галиной Палной, и Трошкина тоже приуныла.
– Выходит, в подозреваемых опять остаемся только мы с тобой, – вздохнула она. – Что делать, что делать? Не знаю… А давай поступим, как Василиса в сказке?
– Ударимся оземь, превратимся из царевен в лягушек и спрячемся от суровой реальности в ближайшем болоте?
– Нет, громко скажем, что утро вечера мудренее, и завалимся спать. – Алка вновь проявила похвальную практичность.
Других предложений не поступило, и мы легли спать. Не как царевны, а как трудолюбивые крестьянки – едва стемнело.
Еще даже не полностью стемнело, когда я приступила к своему самому любимому упражнению – я называю его «жим подушки ухом» и выполняю регулярно, добросовестно и с душой.
А среди ночи зазвонил телефон.
– Что? Где?! – Трошкина вскинулась и приготовилась бежать.
Я с сожалением отметила, что нервишки у Алки растрепались.
– Спокойно, свои! – Я взглянула на входящий номер – один из немногих, записанных в моем новеньком телефоне.
– Не знаю, кто сейчас для нас свои, – проворчала подружка, забираясь обратно в кровать. – Разве что колумбийская тройка?
– А это кто? – невольно заинтересовалась я.
– Три ирланских республиканца, их тоже безвинно обвинили во всех смертных грехах, – объяснила политически грамотная Алка.
– Как это – кто? Ты меня не узнаешь? И это после всего, что я для тебя сделал?! – вознегодовал в трубке Макс Смеловский.
Постановка вопроса, тон и время звонка выдавали желание истребовать какую-то компенсацию за свои благодеяния.
– Чего тебе надобно, Максик? – вздохнула я.
– Вообще-то много чего, но прямо сейчас – чистосердечное признание.
– Встань в очередь, – пробормотала Трошкина, беззастенчиво подслушивая.
– Признавайся, Инка, кто сыграл эту грязную шутку с галерейщиком?
– Не знаю, – чистосердечно призналась я, поскольку даже не поняла, о чем речь. – А что за шутка?
– А что за галерейщик? – влезла Трошкина.
– А почему ты спрашиваешь об этом меня? – додумалась до правильного вопроса я.
– А кого? Это же ваше дерьмо, на нем так и написано: «Агентство МБС»!