Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

Наконец они пришли. Майор толкнул незапертую парадную дверь и провел гостя в небольшую, пропахшую псиной комнату, уставленную книжными шкафами, а сам занялся напитками. Люк огляделся. Стены были сплошь увешаны фотографиями собак, на столике журналы «Филд[253]» и «Кантри лайф[254]». В углу — пара потертых кожаных кресел. В книжных шкафах было расставлено множество серебряных кубков. Над камином красовался писанный маслом женский портрет.

— Моя супруга, — сообщил майор, оторвавшись от приготовления коктейля и проследив направление взгляда своего гостя. — Замечательная женщина. Волевое лицо, правда?

— О да, — сказал Люк, рассматривая портрет покойной миссис Хортон. Она была изображена в розовом атласном платье с букетиком ландышей в руках, каштановые волосы разделял прямой пробор, губы сурово поджаты, в холодных серых глазах отражалось недовольство.

— Замечательная женщина, — повторил майор, вручая Люку стакан. — Больше года как умерла. С тех пор я уже не тот.

— Да? — только и сказал Люк, не зная, как нужно реагировать на это заявление.

— Прошу. — Майор махнул рукой в сторону одного из кресел. Придвинув себе другое, он сел, отхлебнул виски с содовой и повторил:

— Да, с тех пор я уже не тот.

— Вам, должно быть, не хватает ее, — рискнул предположить Люк.

Майор Хортон мрачно кивнул.

— Мужчине необходима жена — чтобы держать его в форме. Иначе он распускается, да, да, распускается. Дает себе волю.

— Безусловно…

— Уж я-то знаю, о чем говорю, мой мальчик. Заметьте, я не скрываю, что поначалу мужчине в браке приходится несладко. Он иногда взбрыкивает: «Черт побери, я сам волен собою распоряжаться!» А потом помаленьку втягивается. Главное — помнить о дисциплине.

Видимо, супружеская жизнь майора Хортона больше походила на военную кампанию, чем на идиллию семейного счастья.

— Женщины, — философствовал майор, — странные существа. Угодить им практически невозможно, однако они умеют держать мужчину в рамках, этого у них не отнимешь.

Люк вежливо промолчал.

— Вы женаты? — осведомился майор.

— Нет.

— Ну, у вас все еще впереди. И заметьте, мой мальчик, с этим ничто не сравнится.

— Приятно услышать добрые слова о браке, — сказал Люк. — Особенно в наши дни, когда столько разводов.

— Фу! — фыркнул майор. — От нынешних юнцов меня просто тошнит. Слабаки. Никакого терпения! Никакой выдержки! Где ваша сила духа?!

Люка так и подмывало спросить, почему для семейного счастья требуется особая сила духа, но он сдержался.

— И заметьте, — продолжал майор. — Лидия была исключительная женщина. Да-да, исключительная! Все здесь почитали и уважали ее.

— Да?

— Она вольничать не позволяла. Так умела просверлить взглядом, что все становились как шелковые. Я говорю о нынешних недоделанных девицах, которые смеют называть себя прислугой! Они мнят, что вы будете мириться с любой наглостью. Но Лидия очень скоро показала им, что к чему! Представляете, у нас за год сменилось пятнадцать кухарок и горничных. Пятнадцать!

Люк подумал, что неумение поладить с прислугой едва ли делает честь хозяйке дома, но, поскольку сам Хортон явно придерживался другого мнения, он промычал что-то неразборчивое.

— Если они ее не устраивали, она просто гнала их в шею.

— Всех до одной?

— Не всех — многие уходили сами. Скатертью дорога — так обычно говорила им Лидия!

— Какая яркая натура! — восхитился Люк. — Но не возникали ли у вас некоторые бытовые трудности?

— О! Я не чураюсь никакой домашней работы. Неплохо готовлю, умею разжечь камин. Вот посуду мыть не люблю, но так ведь от этого никуда не денешься.

Поддакнув, Люк спросил, любила ли хозяйничать миссис Хортон.

— Я не из тех, кто позволяет своей жене превратиться в служанку, — ответствовал майор. — К тому же Лидия была слишком хрупкой, чтобы взвалить на себя домашние дела.

— Значит, она не отличалась крепким здоровьем?

Майор покачал головой.

— Зато у нее был стойкий характер. Никогда не сдавалась. Сколько же эта женщина перенесла! И никакого сочувствия от врачей. Вот уж бездушные твари. Умеют лечить только явную физическую боль. А случись что-то не совсем обычное, никакого от них толку. Взять того же Шмеллинга, которого все здесь считали отличным врачом.

— А вы другого мнения?

— Да он был полный невежда. Ни малейшего представления о современных открытиях. Небось и не слышал никогда о неврозах! Корь, свинка, переломы — в этом он, конечно, разбирался. Но это был его предел. В конце концов я с ним разругался. Он совершенно ничего не смыслил в болезни Лидии, я так ему напрямик и выложил. Очень ему это не понравилось. Сразу надулся и дал задний ход — сказал, чтобы я послал за другим врачом. Мы взяли и пригласили Томаса.

— Он оказался лучше?

— По крайней мере, умнее. Если кто и мог избавить Лидию от ее последнего заболевания, так это Томас. Между прочим, она уже шла на поправку, но вдруг ее снова прихватило.

— Она мучилась?