Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

– Это тот, который когда-то в Глинской пустыни был? – недобро блеснул глазами Куроедов.

– Так точно… В общем, Малиев крайне встревожен и всерьез поднимает вопрос о том, что проблему Крестьянкина нужно решать окончательно. Иначе он постепенно вырастет в фигуру, которая может представлять опасность для всей страны. К нему и сейчас отовсюду едут…

Куроедов поднялся из-за стола, подошел к окну. Отодвинул занавеску и некоторое время молча смотрел со второго этажа на шумящий Смоленский бульвар, на высотку МИДа, словно ожидая увидеть толпы спешащих к священнику Крестьянкину людей.

– Мне интересно твое личное мнение по этому поводу, Василий Григорьевич. Что ты предлагаешь делать?

Фуров пожал плечами.

– Ну что тут сказать… Тебе мой подход известен. Был бы человек, а статья найдется. Наверняка этот поп в чем-нибудь да замазан. Церкви ремонтировал – значит, неизбежно материалы «слева» покупал. Вот пускай МВДшники и копнут хорошенько. Один раз сидел – еще раз посидит. Может, умнее станет.

– М-да… МВДшники.

«Нет никаких МВДшников уже давно, – раздраженно подумал Куроедов. – Есть МООПовцы… И что за сокращение идиотское – МООП? Министерство охраны общественного порядка… Чем МВД-то плохо было? Ладно, при Хрущеве ввели, ну так нет уже никакого Хрущева. А Василий все еще говорит по-старому. Как привык. Ну что ж, в чем-то это хорошо. А в чем-то – не годится. Не чувствует момент, привык по-фронтовому, резко. А резко – уже нельзя. Нельзя теперь наскоком, нахрапом. Гибче надо. Гибче…»

– Ладно, понятно твое мнение… И оно в принципе правильное, верное. Но… неактуальное немного. Сам понимаешь, впереди 67-й год, 50-летие Великого Октября. Нужно будет отчитываться, и отчеты наши много куда пойдут. А в отчетах что прежде всего нужно показать?.. Правильно, успехи и достижения. Примеры того, как служители культа одобряют политику партии и правительства, активно участвуют в борьбе за мир во всем мире. А у нас что же получится? Что священник Крестьянкин упорствует в своих заблуждениях настолько, что мы вынуждены были его даже посадить? То есть не перевоспитать, не переубедить – а именно репрессировать, как при Сталине?

Фуров нахмурился.

– Да при Сталине его бы…

– Василий Григорьевич, поверь, я не хуже тебя помню, как было при Сталине, – перебил Куроедов. – Но время-то другое уже. Вот когда я был в командировке в Англии, то услышал там слово такое – «имидж». Слыхал, может?

– Нет.

– Ну вот. «Имидж» – это то, как мы выглядим в глазах других: успешным или неудачником, героем или предателем, дураком или умным… Причем реальности этот образ может и не соответствовать, главное – его создать. И если ты сам его не создашь, то другие постараются. Я к чему это говорю? К тому, что деятельность нашего Совета должна работать на этот самый имидж страны, особенно в преддверии 50-летия. А любое упоминание об аресте и сроке тут же вызовет вой со стороны наших противников: мол, наследники Сталина у руля, религию зажимают… Надо тебе это? Вот и мне не надо.

Фуров поджал губы.

– Так что по Крестьянкину подумай, поищи решение вопроса. Может, еще куда-нибудь его перевести, в другую епархию. И есть же монастыри, в конце концов… Может, он в монастырь давно мечтает уйти, мало ли… Словом, проработай вопрос и мне доложи. Договорились?

– Так точно, – кивнул Фуров, вставая.

– Рад, что ты меня услышал, – усмехнулся Куроедов, вновь усаживаясь за стол. – И, кстати, сегодня в шесть вечера Патриарх приглашает нас с тобой и Макарцевым на прощальную трапезу с Патриархом Юстинианом. Вон письмо прислал. Пишет, что вчера из-за перемены погоды плохо себя чувствовал и лежал целый день, а сегодня уже получше…

Москва – Рязань, февраль 1967 года

– Граждане пассажиры, поезд прибывает в столицу нашей Родины – Москву!..

В коридоре вагона радио грянуло «Утро красит нежным цветом…» Поезд тяжело раскачивался на стыках, мимо окон мелькали станционные постройки…

Любимый, родной город, с которым столько связано – и счастливого, и плохого. Сколько же уже нет в тебе, сколько всего поглощено временем!.. Уже нельзя пройтись по милым переулочкам вокруг Собачьей площадки: на их месте гудит, несется куда-то прямой, как стрела, проспект Калинина, чьи американоподобные башни-«книги» почти достроены. Пус тота зияет на месте Преображенского собора, где любил служить владыка Николай. Нет и самого Бауманского переулка… Но есть, нерушимо стоят, высятся Богоявленский собор в Елохове, Иоанн Воин на Якиманке, храм Рождества Христова в Измайлове, Никола в Хамовниках, Воскресение Словущее… и долго еще можно перечислять московские храмы, которые ему дороги. Словно свечи, зажженные перед ликом Господним давным-давно и горящие вечно, несгибаемо – посреди совсем другой жизни…