Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Люди нескончаемой вереницей шли к гробу, кланялись, целовали крест, Евангелие, руку покойного батюшки. Из-за обилия людей с трудом вынесли гроб через западные двери, под пение ирмоса «Помощник и Покровитель» и колокольный звон. Процессия по щиколотку в талой воде медленно двинулась вокруг храма. Затем гроб установили на катафалк, и скорбная колонна двинулась по московским улицам к Введенскому кладбищу. По обе стороны Большой Якиманки стеной стояли люди, провожавшие отца Александра в последний путь. Движение по улице было перекрыто. Водители прижавшихся к тротуарам немногочисленных грузовиков, стоя на подножках со снятыми шапками, дружно нажали на клаксоны.

Торговки, продававшие у входа на кладбище бумажные цветы, с изумлением смотрели на огромный ЗИС-110, из которого с помощью старшего иподиакона Константина Нечаева выходил Патриарх. Людской поток, медленно втекавший в ворота кладбища, не иссякал около получаса. Гроб уже опус кали в могилу, а люди, хотевшие проститься с отцом Александром, все шли и шли…

…Стоя у свежей могилы, переговаривались негромко. Уходить никому не хотелось.

– Он умер в пять утра, в четверг первой седмицы Великого поста, – негромко говорил отец Василий Серебренников. – А за два дня до кончины вдруг произнес с просветленным лицом: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят!»

– А я-то волновался, чтобы не было препятствий к похоронам, – так же вполголоса ответил отец Иоанн. – У него ведь московской прописки не было…

– Сколько же всего с ним связано… А помнишь, как ты рассказывал, как отец Александр узнал о победе?

Отец Иоанн кивнул:

– Ну конечно. Это же на моих глазах было. Шестое мая, по-моему… И еще ничего не было известно. А он посреди службы вдруг повернулся к нам и говорит: Господи, радость-то какая! Война кончилась!.. Это свыше ему открылось…

Все улыбнулись помимо воли: так и представили себе полного радости отца Александра и ошеломленные лица молящихся…

Когда вышли за ворота, неожиданно оказались со Святейшим почти лицом к лицу. Старушки, прознавшие, что на Введенское приехал Патриарх, выстроились к машине в чинную очередь за благословением. Отец Николай Голубцов подтолкнул собрата локтем:

– Ну давай, спроси… Ты же давно хотел.

Хотел, хотел… Да как тут спросишь-то. Раз в год, 25 октября, Патриарх приезжал в измайловский храм служить перед Иерусалимской. Но в прошлом году, как заметил отец Иоанн, настоятель умело не допустил его до общения со Святейшим. Просто отослал под каким-то предлогом, и все.

А спросить было о чем. Новый настоятель, отец Олег, действительно оказался человеком непростым. Он почти сразу начал приступать к отцу Иоанну с разговорами о том, что, дескать, среди прихожан люди встречаются всякие, в том числе и скрытые враги – надо бы в беседах с ними быть аккуратнее и внимательнее. Да и по службе начал делать замечания: проповеди слишком длинные, надо бы покороче; что это за очереди после служб выстраиваются с вопросами, здесь же храм, а не справочное бюро; за требы надо брать деньги, это же такая же работа, как все другие, и должна оплачиваться… Сам по себе, чисто по-человечески, новый настоятель тоже симпатии не вызывал: чересчур уж лощеный, благополучный, он походил скорее на чиновника, по ошибке нарядившегося в рясу. Только что портфеля, шляпы и пары орденов не хватало. А в собственную «Победу» после служб он усаживался с таким гордым видом, что было и смешно, и грустно.

Закончилось все это тем, что однажды отец Олег обратился к батюшке с откровенным предложением: ежемесячно писать отчет о наиболее «идейно чуждых» прихожанах и обо всех без исключения не-измайловцах, приезжающих на службы. Отказался отец Иоанн твердо и сразу же. Хотя и понял в ту же секунду, что, отказавшись, подписал себе приговор. Рано ли, поздно ли, но теперь его судьба была решена. Впрочем, от него ли это зависело?.. Все шло так, как давно уже судил Господь, все складывалось одно к одному в сложнейшую, тончайшую мозаику, постичь которую не мог, не умел слабый человеческий разум…