Размявшись, отец Иоанн снова уселся на скрипучий стул и опустил пальцы на клавиатуру «Ремингтона». Придвинул поближе раскрытое на 56-й странице «Сказание о жизни старца Божия иеромонаха Серафима» петербургского издания 1913 года. Заглядывая в книгу, сверяясь с цитатой, начал медленно печатать:
«…Если бы ты знал, какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келия наша была полна червей, и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы не лишиться той небесной радости, какую уготовал…»
И тут раздался короткий, властный звонок в дверь квартиры. Отец Иоанн чуть помедлил и допечатал:
«…Бог любящим Его».
В дверь квартиры номер 1 дома 26 по Большому Козихинскому переулку коротко позвонили. Открыла жиличка, проходившая в то время по коридору. И чуть не присела, увидев трех молодых людей плотного телосложения в штатском и растерянную дворничиху.
– Здравствуйте, – вежливо кивнул старший, предъявляя удостоверение. – Министерство государственной безопасности… Крестьянкин Иван Михайлович у себя?
– У себя, – еле пролепетала женщина. – Печатает…
– Вот и хорошо, что печатает, – кивнул пришедший, отстраняя жиличку и входя в коридор коммуналки.
На стук в дверь комнаты открыли быстро. Темноволосый невысокий священник лет сорока на вид доброжелательно, без всякого удивления смотрел на незваных гостей. Похоже, он только что встал из-за пишущей машинки: рядом с ней лежала стопка отпечатанных листов, рядом была раскрыта толстая книга.
– Гражданин Крестьянкин Иван Михайлович?.. Постановлением Особого совещания МГБ СССР вы арестованы, вот ордер на арест и обыск помещения, – будничной скороговоркой произнес старший группы и обернулся в коридор, куда уже начали выползать заинтересовавшиеся соседи: дядька в накинутом на плечи поношенном кителе со следами погон, толстая тетечка в халате, другие. – Граждане, необходимы понятые. Двое. Это недолго, пройдемте…
…Обыск шел третий час. Казалось, что тут можно искать, в крохотной старомосковской комнатке, бывшем гостиничном номере, где когда-то, наверное, останавливались купцы средней руки?.. Но – искали. Ведь одних только книг нашлось 347. Большинство – старинные, с «ятями», крестами на обложках. И каждую тщательно пролистай, переверни, встряхни, проверь переплет. То же с иконами. Снимали со стен, шарили за окладами, тщательно читали надписи, сделанные на обороте. Собственно, ничего, кроме книг и икон, в комнате и не было. Старший группы – он был в звании лейтенанта, – несмотря на молодость, присутствовал уже при десятках таких обысков. Конечно, сослуживцы рассказывали ему, что с довоенной порой, с 37-м годом, то, что происходило сейчас, сравнить было нельзя: «брали» намного меньше. К тому же и живых свидетелей тех дней в органах практически не осталось: все «ежовцы» кончили свои дни у той же расстрельной стенки в 38-м, 39-м и 40-м, а возглавивший НКВД Лаврентий Павлович Берия и теперь был у власти. Но какая разница, больше или меньше?.. Важно то, что все, к кому приезжает «черный ворон» (так по традиции продолжали называть машину, приходившую за арестованным, хотя теперь это были обычные, а никак не черные, «Победы») – враги народа. Классовая борьба будет обостряться по мере того, как укрепляется социалистическое государство – это аксиома. Вот и лютуют последние враги Советской власти: изменники Родины, низкопоклонники перед западом, шпионы и диверсанты.
И, конечно, попы. Сколько уже возятся с ними, а все никак не изничтожат, живучие, словно клопы…
Рифма «попы – клопы», сравнение с клопами даже заставило лейтенанта улыбнуться. Тоже ведь пьют народную кровь. В годы войны, конечно, Советская власть дала им всякие послабления, и это было понятно: народ нужно было сплотить и воодушевить, а для этого все средства хороши. Но зачем эти трутни в рясах нужны в мирное время – этого лейтенант решительно не понимал. Ведь чистый пережиток прошлого, а деньгу из трудового народа тянут еще какую.
Кровопийца, тихо сидевший на табуретке в углу, правда, вовсе не выглядел жирным бездельником, наевшим харю на трудностях послевоенной жизни. Худенький, очкастый, с простым добрым лицом, обрамленным редкой темной бородой. Ладно, все они умеют прикидываться добрыми. Знаем мы их.
– Все, товарищ лейтенант, – пробасил один из подчиненных. – Готово.
Старший взглянул на часы. Вот и четырех часов как не бывало. Он придвинул к арестованному протокол обыска. Сонные понятые, испуганно жавшиеся в углах, встрепенулись.