Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

Снова лестницы, лестничные пролеты, затянутые сетками, ряд одинаковых металлических дверей с «глазками». Пустая бетонная клетка с каким-то каменным возвышением посередине – не та, что раньше… Батюшка опустился на это возвышение и… заснул. Заснул так крепко, что не сразу почувствовал, как очередной конвоир толкает его.

– Ты чего – не боишься, что ли? – спросил конвоир, выводя арестованного в коридор. В вопросе как будто звучала обида. Видимо, такое поведение для только что попавшего на Лубянку человека было необычным.

И опять его куда-то вели – «Руки за спину, идите. Стойте. Идите», – и даже везли на лифте, судя по всему – на пятый этаж. Опять коридоры… «Стойте! Повернитесь направо и подойдите вплотную к стене. Голову не поворачивать, смотреть в стену». И вот наконец комната, более-менее похожая на человеческую: с обоями, письменным столом, стульями, коричневым сейфом. На столе мирно шумел небольшой вентилятор. Со стены на отца Иоанна смотрел своими чуть прищуренными глазами товарищ Сталин в маршальском мундире.

Человек, сидевший за столом, был, судя по всему, ровесником батюшки – лет сорока или чуть меньше. Простое, ничем не примечательное курносое лицо, лоб с ранними залысинами. На кителе – погоны с четырьмя звездочками и планкой медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». «Уж не тот ли, что приезжал арестовывать отца Виктора?.. Нет, тот был высокий, с ястребиным лицом, а этот – попроще, подомашнее даже…»

– Здравствуйте, – будничным голосом произнес следователь. – Я капитан Жулидов Иван Михайлович. Ваши имя, отчество, фамилия, дата и место рождения…

Заполнив анкетные данные, Жулидов таким же скучным голосом продолжил:

– Сразу предупреждаю вас о том, что за введение следствия в заблуждение и дачу ложных показаний предполагается уголовная ответственность. Поэтому предлагаю вам быть искренним и без утайки ответить на вопрос: как именно вы использовали сан священника для проведения антисоветской агитации среди верующих.

– Никак, – пожал плечами отец Иоанн. – Никак не использовал.

– Значит, вы утверждаете, что ни разу во время отправления богослужебных обрядов не вели среди прихожан своей церкви антисоветских разговоров?

– Ни разу.

– Кто может это подтвердить? – унылым голосом осведомился капитан.

– Во-первых, прихожане храма. Во-вторых, мои сослужители. Отец настоятель, второй священник и отец диакон. Они всегда присутствовали на службах и подтвердят, что никаких антисоветских выпадов я не допускал.

– Выпадов – не допускали, а разговоры, значит, вели?

– Нет, – терпеливо пояснил отец Иоанн. – Ни выпадов не допускал, ни разговоров не вел.

Жулидов тяжело вздохнул и, скрипя пером, принялся заполнять протокол. Заполнив, дал отцу Иоанну на подпись. Тот внимательно прочитал бумагу – все было верно, хотя косноязычные бюрократические формулировки резали глаз, – и вывел внизу фразу, которую выводил потом десятки раз: «Показания записаны с моих слов правильно и мною прочитаны». На этом первый допрос был закончен.

– Руки за спину. Идите!..

…И снова сон влек его в какие-то непонятные дали. Весь день и вся ночь одновременно налегли на него, раскручивали в голове бесконечную удивительную ленту, непостижимую разумом, рвущуюся, невнятную…

Он видел келию, полную червей. Гадкие, белые, безглазые, они со всех сторон окружали преподобного старца Серафима, а тот, будто не замечая ужасного соседства, возился с чугунком, что-то клал туда, явно собираясь варить. Снитку, догадался отец Иоанн, съедобную травку снитку, которой питался батюшка во время жизни в уединенном скиту.

А черви – все ближе, отвратительно шевелящиеся, шипящие, изрыгающие жуткую хулу на Христа и Богоматерь…

И вот уже не старец Серафим перед ним, а – владыка Серафим (Остроумов). Они идут вместе по залитой закатным светом орловской улице, и владыка спокойным, добрым голосом говорит: там молитва чище и Господь ближе. А мимо едет веселый, улыбающийся отец Олег на своей «Победе». Притормозил, высунувшись из окошка, спросил: ну что, как тебе отдыхается?.. И уехал. А они с давно уже расстрелянным владыкой-мучеником молча смотрели ему вслед…

…Так начиналась его тюремная Одиссея.

Москва, август 1950 года

К двери одной из камер Лефортовской тюрьмы подошел надзиратель – сержант спецслужбы мест заключения МГБ в васильковых с краповым кантом погонах. Предварительно заглянув в глазок, отомкнул ключом массивную дверь одиночки и сумрачно произнес:

– На выход.

Единственный обитатель камеры – невысокий священник лет сорока в очках – уже привычно скрестил руки за спиной. Было видно, что он в тюрьме не первый день и хорошо знает местные порядки.