– Потерял что-то, дружище? – остановил меня очередной охранник, когда я попытался заглянуть в закрытый кабинет, из-за дверей которого вроде бы доносился детский плач.
– Процедурную. Там уколы делают. Елена Викторовна объяснила, как пройти, да не туда, видно, свернул.
– Не туда, это точно. Пойдем, провожу.
Посреди собрания горела лучина. Шершавые холодные камни лоснились вездесущей влагой конденсата, где-то равномерно падали звонкие капли. Божена, отмаливавшая в углу больную девочку, в своих белых одеждах казалась привидением.
– Выбираться надо, мужики, – говорил Павло. – Договариваться с Харитоном, со сталкерами нашими – пусть выводят людей в безопасное место.
– На поверхность – и в безопасное? Ты сам-то веришь, что там такое может быть?
– Верю. Если в монастыре фон до нормы упал, то почему бы ему не упасть где-нибудь еще? Пока лето – успеем и более-менее крепкие дома подлатать, и переселиться, и кой-чего вырастить, урожай собрать. Опять же – может, кур зараза косит именно потому, что здесь вентиляции нет, нельзя наши пещеры нормально проветрить. Тут за двадцать лет какой только гадости не скопилось! Дышим миазмами, а не нормальным воздухом, едрить туды налево, потому и живность дохнет, и сами заболеваем.
– Грехи велики, – вплыл в беседу певучий голос Божены, – оттого и болеют люди. Успокоилась Настенька, заснула, к утру поправится, – пояснила она в ответ на настороженные взгляды. – А наружу выходить нельзя! Земля-матушка все грехи наши на себя должна взять – только тогда все отсюда выберемся, чистые, безгрешные, готовые к…
Николай Захарыч, бывший школьный учитель, вдруг гневно швырнул железную кружку. Насыпной пол поглотил звук; это, кажется, еще больше разозлило бросившего:
– И как же земля-матушка нас об этом уведомит, а?! Какой сигнал она должна подать, чтобы всем стало понятно: выходите, уже можно?! А может, она давно уже намекает – вылезайте из нор, бегите отсюда прочь, иначе все скопытитесь?! Может, и куры, и грибы, и язвы, – он мотнул головой в сторону лежанки, где спала больная девочка, – это как раз и есть намек!
– Верно говоришь, Захарыч, – кивнул Павло. – Задолбали уже с вашими грехами и очищением, фанатики чертовы! Я и так сдохну не сегодня завтра, еще и под землей сидеть!
– Вован погулял уже, вон кровью блюет, – попытался кто-то охладить его пыл, но Павло не унимался:
– Вован на пару часов поднимался, а Серега вообще весь день наверху провел! И в полном порядке! А Настена? Она же Могильник не покидала ни разу! Где же она могла облучиться в таком случае? Получается, только тут и могла!
Все зашумели, перебивая друг друга:
– Это от сопротивляемости организма зависит. Она у всех разная.
– Ага, у кого были в роду крысы и тараканы, те устойчивы к ядерной войне. Повезло, че!
– Потому что грешили все по-разному!
– Да гуляй, кто ж не дает!
– И пойду! А мужики меня поддержат! Верно, мужики? Устроим народные гулянья! День города, едрить туды налево!
– Скольких таких смелых уже волки уволокли, теперь и этот туда же – День города ему подавай!
– А ты видел тех волков?
– Конечно! Зверюги с корову, человек им на один зуб.
– Цыц! Чего раскудахтались, как бабы? Ты, Павло, лучше скажи, что выращивать собрался? Может, у тебя рассада имеется, картошка семенная, а?
Разом замолчали, обдумывая каверзный вопрос.
– Ну, положим, есть местечко, где рассадой можно разжиться, – нарушил тишину голос Харитона.
Собравшиеся вокруг лучины дружно обернулись. Харитон стоял в скрытой мраком нише, опершись плечом на полукруглый каменный свод, и внимательно слушал спор. Давно ли стоял – неведомо.
– Ты про язычников, что ли? – неуверенно предположил кто-то.
– Вот еще! – поджала губы Божена. – К безбожникам на поклон идти, к нехристям!
– Так ведь живот уже так подводит, что скоро и к сатанистам каким-нибудь вприпрыжку поскачем!
– Не хлебом единым… – пропела Божена.
– А что ж тогда молитвы свои за хлеб продаешь? – с ехидцей прищурился Харитон.
«Свидетельница» вздохнула и смиренно опустила глаза – дескать, прости, Господь, заблудшую душу раба твоего, не ведает он, что говорит.
Филипповна, пришедшая из дальнего угла на звук голосов, сердито пожевала ввалившимися губами и вдруг двинулась на Харитона:
– А ты ее не трогай, греховодник! Скольких она спасла молитвами!
– Молитвами? – Харитон с наигранным уважением поджал губы. – Эт дело! Но вот кабы она мешок крысятины сушеной догадалась вместе с молитвами принести, я сам бы ей в ножки бухнулся. Что скажешь, Боженочка? Воздух песнопениями сотрясать не так обременительно, как поделиться с ближним едой, не так расточительно, как голодного накормить, а?
– Не юродствуй! – просипел невесть как возникший посреди собрания Матвей. – Ты ничего не знаешь про то, как у нас там… Нам, может, самим не хватает!
– Что, и вас Босс с довольствия снял? – ухмыльнулся Харитон. – Ишь ты! Как же он посмел, а? Как же он не побоялся кары небесной? Самих Свидетелей Чистилища обидел!
– Не юродствуй… – повторил Матвей, мрачнея.