Свидетели Чистилища

– Так вот почему меня в вашей больнице полдня сегодня обследовали! Я – посторонний, пришел из Давыдове и мог принести сюда вирусы, которые нас с братом уже не берут, а местных – только так! Да? Ну так вы опоздали, мне кажется. Проверять нас нужно было четыре года назад. Потому как, что бы мы там ни принесли в своих организмах, оно давно уже влилось в коллективный иммунитет Могильника.

– Ты и прав, и не прав. – Оскар поднялся со стула, дошел до полочки с любимой вазой, провел по горловине подушечками пальцев: по часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой. – Вы с Георгием взрослели в совершенно других условиях, жили в ином климате, ели иную пищу и пили иную воду, в ваших организмах есть антитела, которых может не быть ни у кого из местных, потому что, говоря примитивно, барнаульская ветрянка отличается от ветрянки подмосковной. Но дело даже не в этом. Дело в том, что шестнадцать лет после Катастрофы вы выживали не здесь. Поблизости, да, но все-таки не здесь. Ведь там был подземный бункер? Построенный специально на случай ядерной войны? Стало быть, вы с Георгием априори «чище», чем любой из прятавшихся в могильниках и каменоломнях. Вы можете считаться настоящим генофондом… правда, при условии, что в процессе обследования не обнаружится каких-нибудь патологий.

Я поежился. Каких еще патологий? Он думает, что мы тоже мутировали, только не так заметно, как вьюнки и волки?

Оскар обернулся ко мне.

– Вернемся к микроорганизмам, Кир. Не к тем, что могут находиться в тебе. А к тем, которые гуляют там, – он вяло махнул рукой, имея в виду, похоже, пространство снаружи, – к коварным невидимым микробам и вирионам, которые до сих пор живут, меняются, обретают необъяснимые свойства и полезные качества.

– Полезные?! – поперхнулся я глотком кофе.

– Чему ты удивляешься? Первые антибиотики были созданы на основе метаболита пеницилла – плесневого гриба. Сыры с благородной плесенью считались до войны деликатесом. Дрожжи, которые используются при выпечке хлеба, это тоже вообще-то одноклеточные грибы. Я могу перечислять бесконечно: мы каждый день в быту пользовались и пользуемся целой кучей микроорганизмов, которые делали и делают нашу жизнь лучше. И все это является предметом интереса науки микробиология. В моем исследовательском центре до войны было много бактериологов, вирусологов и… микологов. Сейчас, после смерти Миши, не осталось ни одного. Кроме твоего брата.

– Но Жорка не вирусолог! Просто понимает в этом, может быть, побольше других.

– И на здоровье! – пожал плечами Босс. – В данный момент меня как раз больше интересуют не вирусы, а грибки и плесень. Радиация воздействовала не только на гены высших животных и растений, переживших Катастрофу и мутировавших в другие, по сути, виды, но и на геном микроорганизмов. Знаешь, что такое геном? Это совокупность наследственного материала, заключенного в одной-единственной клетке. Мы можем представить, что произойдет с человеком, если в его организм попадет обычная столбнячная палочка. Но каковы будут последствия, если геном столбнячной палочки двадцать лет назад подвергся мутации? И продолжал мутировать эти два десятилетия? Как отреагирует организм зараженного столбняком, будет ли болезнь протекать так же, как раньше? Или теперь симптомы и исход будут совсем другими? Или нынешний вид человеческих существ вообще не заметит изменившегося возбудителя?

– Нынешний вид? – не удержавшись, переспросил я. – Существ? Люди, по-вашему, так сильно изменились, что уже не достойны называться homo sapiens?

– Некоторые даже мыслящей колбасой называться не достойны, – улыбнулся Оскар, явно вспомнив наш вчерашний разговор.

А ведь точно! Он еще вчера подводил меня к этому, интересовался, кто, по моему мнению, придет на смену человеку. И тут меня словно ошпарило!

– Погодите-ка, Оскар! Полчаса назад мне ваша Елена дала выпить какой-то сироп… Вы же не хотите сказать, что там была столбнячная палочка или что-то типа этого? Вы же не подсадили в мой организм какие-нибудь микробы или вирусы, чтобы понаблюдать, как эти мутанты будут расправляться со мной?

Босс прошелся по комнате – от стены к двери, от двери обратно к стене, в молчании и глубокой задумчивости, и все это выглядело так подозрительно, что мне снова захотелось зарядить лысому в жбан. «Не бей, – говорил мне Жорка, – после твоих ударов люди не поднимаются. Просто толкай!» Но сейчас я, пожалуй, не стал бы размениваться, не ограничился бы полумерами. Я уже, угрожающе сопя, полез из-за стола, как вдруг Босс снова заговорил: