Свидетели Чистилища

А потом и пытаться уже стало бесполезно: помещение постепенно заполнялось людьми, люди что-то пели – тревожное, заунывное. Зарокотал бас, вещающий о юном Зигфриде и предстоящем ему испытании… На долю секунды над решеткой показалось перепуганное лицо ребенка – того самого мальчишки, которого назначили палачом.

– Крути ручку, Зиг! – повелел тот, кого Урсула назвала Раптором. – Крути ручку!

Толпа взревела, когда узкое пространство между двумя слоями решетки стало заполняться подвижными серыми тушками. О, это были не обычные пасюки! Жирные монструозные твари, раза в три крупнее тех, какими питались Свидетели Чистилища, обладали еще и торчащими наружу зубами – и это были отнюдь не резцы, а самые настоящие клыки! Розовые лапки проваливались в ячейки нижней решетки, и я видел острые коготки так близко и так крупно, будто и не было разделяющих нас двух метров.

Меня затрясло. Я принялся извиваться, надеясь ослабить веревки, но не тут-то было. Сейчас голодные твари посыплются в яму – и все… У меня нет даже клетчатого шарфика, по которому можно будет опознать мои обглоданные кости!

– Погодите! – завопил я со всей дури. – Постойте! Дайте мне поговорить с Мамми! Позовите Мамми!

Раза с шестого меня, кажется, услышали. Прекратившийся скрип возвестил о том, что Зиг перестал вращать рукоять – может, ему приказали, а может, сам процесс запуска крыс в пространство между решетками был завершен. Сквозь истеричный писк тварей, почуявших свежее мясо, то есть меня, донесся голос немки:

– Кто сказать тебе это имя? Зачем тебе Мамми?

Я приободрился:

– А вы позовите ее – тогда скажу! Можете вы исполнить последнее желание приговоренного?

Видимо, они о чем-то совещались, потому что ответила мне Урсула далеко не сразу:

– Мамми – так самые близкие здесь зовут меня. Что ты хотел говорить?

– Вы лжете! – потерянно пробормотал я. Если Урсула и есть Мамми, тогда наводка Мары мне ничем не поможет. Последняя надежда, что некий мифический персонаж спасет меня в самый критический момент, угасала и рассыпа́лась пеплом.

– Кто назвал тебе это имя? – требовательно спрашивала ненавистная ведьма.

– Мара… – шепнул я, впадая в какое-то отрешенно-полуобморочное состояние – не от ужаса, но от безысходности.

– Кто?!

– Мара! – выплюнул я туда, вверх, в невидимые лица, которые сговорились меня сгубить прямо здесь и сейчас. – Мария, дочь старообрядца Матвея.

В крохотном промежутке между мельтешащими крысиными телами мелькнули седые локоны, наполненные любопытством глаза.

– Девочка, что всегда спать в храме? Она хотела что-то передать мне, чужак?

Я молчал, отвернувшись к стенке.

– Что она сказала, чтобы ты передать мне?

Я вновь смолчал. Надеюсь, когда смотришь на вонючее бурое пятно, а не в лицо смерти, которое нынче приняло вид десятков омерзительных клыкастых мордочек, умирать не так страшно. Малодушно, не по-геройски, но не так страшно. И кто потом меня осудит?

– Довольно! – Это снова Раптор надрывается на радость толпе язычников. – Опускай, Зигфрид! Опускай, будущий Сын Одина!

Послышался лязг. Решетка надо мной пришла в движение.

* * *

Она могла только лежать и стонать, лежать и стонать.

И думать о том, что могла бы канючить внизу, на дне страшной ямы, а в итоге приходит в себя наверху, на каменном бортике.

Хотелось ликовать, торжествовать, кричать от радости во все горло! Но пока получалось только лежать и стонать.

Наконец Мара сумела поднять голову и оглядеться. С трех сторон был непроницаемый мрак. Стены? Своды пещеры? Возможно.

С четвертой стороны мерещился намек на слабый свет. Луна? Значит, там выход?

Девушка встала сначала на четвереньки, затем, пошатываясь, утвердилась на ногах, ухватилась рукой за невидимую опору. Вот так, вдоль стеночки, потихонечку. Не хватало еще упасть и сломать ногу, когда до свободы – десяток шагов.

Чем ближе к выходу – тем заметнее свет, тем полнее звуки: шелест ветра, далекий вой волка-мутанта, быстрый шепот…

Мара замерла, напрягая слух.

– …через три часа сменятся, так что мои люди будут стоять на всех ключевых постах.

– Ох, не нравится мне эта затея с переносом даты!

– Ты пойми, они сейчас деморализованы. Червячки с крысоедами, сами о том не догадываясь, шибко нам подсобили, устраивая диверсию за диверсией. Босс буквально разрывается, не знает, за что хвататься. А тут еще о Дне города слухи приползли… Так что очень удачный момент.

– Ну, тебе видней, командир.

Мара не знала, что значит «деморализованы», но понимала, что это выгодно заговорщикам. Кто же они? И что хотят предпринять? Девушка сделала несколько шажочков вперед. Вот он, выход. Уже дуновение свежего воздуха ощущается на лице. Дверь открыта нараспашку, и до двери той – всего-то семь крутых ступеней. Но снаружи, прямо перед спуском в этот злосчастный подвал – три… нет, четыре фигуры. И у одной из них – голос того самого человека. Преступника. Не проскользнуть.

Надо подождать – вдруг уйдут?

– Короче говоря, жду вас ровно в шесть. Поняли?

– Так точно. А ты тут остаешься, что ли?

– Да есть одно дельце…

– Какое тут может быть дельце, командир?

– Ну, так… Подарок готовлю. Пода-аарочек…

Собеседники заржали.