Свидетели эпохи

Он был знаком с этим человеком многим дольше остальных и знал, что подобный блеск в глазах может привести к катастрофе.

– Ничего себе, насмешил.

– Послушайте, я же не сказал, что назвал ее дурой, я просто сказал ей не самые приятные вещи, вот и все. Не надо все принимать так близко к сердцу, она что, ваша сестра?

– Нет, она моя невеста.

Артур слегка поперхнулся, отпивая коньяк, и в недоумении посмотрел на Золотницкого, но тот только непонимающе развел руками. Аккуратно поставив на стол бокал с коньяком, Белогорский поправил указательным пальцем левый ус, откланялся, произнес коротко: «Честь имею…» и уверенным шагом вышел из комнаты. Молчание прервалось резкой фразой из зала:

– Кто его сюда привел?

– Какая разница? Я привел, – отозвался Золотницкий. – Я ж не знал, что он у нас с невестой.

– Будет вам, господа, ну нет у человека чувства юмора, что, теперь его за это казнить? Ему и так невесело живется.

Артур дождался, пока присутствующие оценят эту его шутку одобрительным смешком, подарил всем обворожительную улыбку, сел за стол, кинув первые карты на зеленое сукно.

#2

– Это че за фигня, Шнур? Король пиковый вышел уже! Ты давай на бите не сиди там, а то ща как двину! – провопил худой долговязый мальчик лет пятнадцати своему сопернику с сигаретой в зубах, которому с натяжкой можно было бы дать одиннадцать. Его малиновый синяк под глазом идеально дополнял по цвету растянутую футболку.

Двое пацанят сидели на провисшей до самого пола пружинной кровати. Скрестив ноги по-турецки, они сжимали в руках старые засаленные карты. Вещи вокруг них были разбросаны, образуя в комнате невообразимый хаос. Сигарета в зубах, очевидно, была не первой, так как вокруг стоял плотный дымный туман.

– Чего ты сказал? – отозвался младший. – Глаза разуй, я биту не трогал.

За окном все так же трещал дождь, тусклый свет от одной единственной лампочки устало гудел старым патроном. За картонной дверью послышались девчачьи голоса, мальчишки замерли, прислушиваясь, но в сторону двери даже не взглянули. Девчонки колотили в дверь ванной, не скупясь на крепкие слова. Вскоре дверь открылась, и клубы легкого пара окатили трех взвинченных девочек. Ольга, не поднимая глаз, обернувшись полотенцем, проследовала мимо них по коридору, освободив ванную. Девочки догнали ее и преградили проход, прижав к ближайшему косяку. Мальчики в комнате напряглись и, наконец, посмотрели в сторону своей двери, которая угрожающе дрогнула.

– Ты оглохла, Иванова?! Когда к тебе обращаются, надо откликаться!

– Что вам надо? – резко спросила Ольга.

– Я бы попросила, поуважительнее. Ты ничего не забыла? Мне кажется, мы ясно дали понять, что есть определенные сроки. Котова свалила, но тебе-то тут еще до конца августа торчать, значит, тебе за нее и расплачиваться.

– У меня нет денег.

– Меня, по-твоему, это волнует? Подруга твоя не очень-то задумывалась о тебе, когда решила залезть в общак и свалить, почему я должна?

Девушка, та, что постарше, резким движением схватила Ольгу за волосы, и та невольно взвизгнула от боли.

– Четверг – твой край! Поняла меня? – прошипела она на ухо, а затем выхватила у Ольги из рук ее вещи, сорвала полотенце, открыла дверь и втолкнула ее в комнату к мальчишкам.

Девчонки, гогоча, унеслись в ванную. Ольга, в одних только трусах и топике, медленно обернулась к обитателям комнаты, которые, открыв рты, продолжали молча смотреть.

– А, это вы… – небрежно заметила она, будто ее и не волновало, что она стоит посреди комнаты перед двумя мальчишками практически голая. Ольга проследовала к зеркалу на старинном платяном шкафу, от которого разило молью и плесенью. Она старательно делала вид, что ее не волнуют сверлящие глаза подростков, но дрожащий голос и красные щеки выдавали с головой.

– А где остальные? – поинтересовалась она, кивнув в сторону трех пустых кроватей, слева от шкафа.

– Они всё уже… их выпустили…  – опомнился младший.

– Так говоришь, будто они в тюрьме срок отмотали.

– Да, они взрослые уже. А Зотов, не знаю – собрал вещи и ушел.

– Куда? – обернулась Ольга

– Не знаю, ты возьми, наверное, одеяло что ли, – пролепетал старший, краснея как раскаленный чайник.

Пятнадцатилетнего звали Юра, он находился в детдоме чуть больше года, и все еще смотрелся как новенький. Младшего, одиннадцатилетнего, звали Саша Шнурков, что, конечно же, трансформировалось местными в кличку Шнур.

Ольга подумала, что ее самоуверенность была оценена по достоинству и уже, наверное, достаточно. Она снисходительно взяла протянутый ей шерстяной плед.

– А тебя куда направят? – спросил Юра. – Тебе же скоро 18?

Одеяло невыносимо кололось, и все внимание Ольги было сосредоточено на поиске нужного положения, чтобы тело не так чесалось.

– Мне пофиг, если честно. Можно подумать, я не знаю, что эта грымза и так все уже за меня решила. Ненавижу ее.

– А мне она нравится. Светлана Васильевна добрая… – протянул младший. Ольга привычно закатила глаза.

– Ладно, я пойду, пожалуй, эти курицы ушли уже.

Завернутая в колючее одеяло, Ольга вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, которая бледно отразилась в дрожащем шифоньерном зеркале.