Свиньи не смотрят на звёзды

Афоня мог часами сидеть или лежать и смотреть в одну точку. В эти моменты он не хотел признавать, что всё взаправду, что всё действительно происходит наяву. Хотелось думать, что когда-то давно он просто уснул и попал в затянувшийся кошмар. Будто в большом спектакле жизни на него больше не написано реплик. Он сидит за кулисами и смотрит, как играют другие. Ждёт, когда всё закончится. На бис не позовут, да он бы и не пошёл. Совсем скоро будут кланяться актеры, зрители разойдутся, всё опустеет. Всё как всегда. И ему плевать, что роль эпизодическая, главной и не хотелось. Хотелось просто уйти, улизнуть пораньше, куда не важно, только бы не сидеть за этими проклятыми кулисами и не выходить больше на сцену. Исчезнуть, обнулиться, уволиться. Шанс на счастье уже был — не получилось. Может, и не один был, всё равно, не получилось.

И как же надоели слова всяких глупцов, которые всю жизнь витают где-то радом. Сделай то, сделай там, тебе легче будет, всё изменится, мне и хуже было. Ну и что? Какая теперь разница? Тебе не противно выходить на вшивую сцену к неблагодарному зрителю — поздравляю.

Все ведь верят, что они особенные, что талантливые или гениальные. Чем меньше сделали, тем сильнее верят. Мол, жизнь не дала, вокруг враги, завистники. Они находят себе это утешение и другим пытаются навязать. Легче же станет — полюби себя. Полюби себя, даже если ты последний неудачник и подлец, если ты идиот, если ты предатель. Закинь в голову росток высокомерия или придумай какую-нибудь отговорку, найди, чем глушить или как не замечать свою мерзость. Ведь ты прекрасен и мир прекрасен, и никак иначе. А смысла не видишь, потому что плохо искал. Все находят, а ты и не искал. Сам хочешь страдать и придумывать, чтоб тебя пожалели. А он такой простой — полюби себя и займись делом. Полюби себя за то, какой ты жалкий, и иди, займись своей тяжёлой ненавистной работой, перестань думать и не возникай. Или полюби себя за то, какой ты жестокий, и иди, убивай одиноких прохожих в вечернем парке. Не важно, рецепт единый для всех. Делай что хочешь, только не забивай голову мыслями. Продолжай механические движения, не выбивайся из системы. Зачем страдать, когда можно работать. Можно уставать до такой степени, что сесть на стул уже будет великим наслаждением. Зачем нужен рай, ведь после ада всё покажется блаженством. Не дай мыслям просочиться в сознание, забей день делами и доживи, наконец, эту жизнь. Но зачем? Зачем так жить? Чтобы предсмертные муки принесли наибольшее в жизни наслаждение? Но если смысл в том, что что-то закончится, тогда зачем это что-то начинать? Терпеть ради того, чтоб терпение прервала смерть? А главное, при этом выдумать какую-нибудь жвачку для мозгов и другим её советовать, чтобы ерундой не занимались, а страдать перестали: «на вот, пожуй, легче станет».

***

Когда Афоня шёл на работу или с работы, глаз невольно цеплялся за фигуры симпатичных девушек. Их милые, но страшно пустые и глупые лица не выражали ничего, кроме непринуждённой улыбочки. В последнее время, он всё чаще вспоминал её, свою вселенную, свою жизнь и любовь. В ней можно было найти абсолютно всё. Он до сих пор любил её. Само существование других женщин казалось оскорблением в её адрес, пародией, жалким подражанием. Он до сих пор любил её и до сих пор ненавидел себя. Пусть даже понимал, что не виноват в её смерти: он не знал, ничего сделать не мог. Но без неё — уже не существовало его. Он ненавидел себя за своё одиночество. Презирал себя за то, что без неё он не умеет и не хочет жить.

***

Хоть Афоня и замкнулся в себе, общаться ему всё-таки приходилось. С коллегами на работе, с кассиршей в магазине, отвечать на приветствия соседей. Но с каждым днём, после того как он бросил пить, люди вокруг становились всё ненавистнее и отвратительнее. Казались глупыми, грубыми, однотипными. Словно дешёвые роботы они каждый день говорили и делали одно и то же. Круг их тем был узок и зациклен на них самих. Каждый день повторяли одинаковые ритуалы, выполняли одну и ту же работу, смотрели всё те же бессмысленные телешоу. И каждый день, снова и снова, они это обсуждали. Но когда люди особенно раздражали Афоню, он оглядывался на себя. Вспоминал свою жизнь, что ему совсем нечего и не с кем обсудить, что у него не осталось даже бытовых ритуалов. Тогда ненависть к себе побеждала ненависть к окружающим, и он с каким-то особенным рвением растворялся в коллективе. Как можно внимательнее слушал безыдейную болтовню, пытался поддержать разговор. Изо всех сил старался найти мелочи, подтверждающие, что они действительно отличные ребята. Что, на самом деле, умные и интересные, что они лучше жалкого высокомерного бродяги.

***