Свинцовая воля

«Основательно подготовились, – мысленно подтрунил он над собой, имея в виду, что к его поминкам уже все заранее приготовлено, и в следующую секунду, от своих же мыслей, невольно улыбнулся, спокойно полез в карман за папиросами. – Чего это я раньше времени себя хороню? Бывали дела и похуже… ничего, жив остался. И в этот раз, Бог даст, выживу».

Внезапно распахнулась во всю ширину дверь, расположенная с противоположной стороны комнаты, и внутрь, пригибаясь, чтобы не удариться о притолоку, ввалился мужик необычно высокого роста. Мало того что на нем был надет окровавленный брезентовый фартук, так он еще и держал в могучих коротких руках, до локтей перепачканных кровью, разделочный топор с широким лезвием, с которого тоже капала свежая кровь, оставляя позади мужика алую дорожку.

По всему видно, этот незнакомый ему человек крупного телосложения и был тот самый Иван Горыныч. Он угрюмо взглянул из-под нависших мохнатых бровей на Илью и молча прошел к столу. Все так же, не издав ни звука, он с такой силой вонзил острое лезвие топора в пень, что оно чуть не наполовину вошло в дерево. Поглядывая время от времени на застывшего у двери парня, который наблюдал за ним одними глазами, не в силах пошевелиться от объявшего его ужаса, Горыныч тяжело опустился на стул. Под его весом стул жалобно скрипнул, но не развалился, как ожидал Илья.

«На публику работает, – подумал Журавлев, легко разгадав хитрый замысел Горыныча. – Тут и дураку понятно, что весь его неряшливый кровавый вид и вся обстановка рассчитаны для устрашения слабых духом рядовых членов банды и для таких вот новичков, как я. Надо вести себя подобающим образом, чтобы этот упырь не догадался о моем истинном отношении к происходящему и мое поведение принял как должное».

Илья заискивающе, чуть приметно улыбнулся, суетливыми движениями одернул свою гимнастику и вытянулся, как будто стоял перед генералом. Хотя в душе ему сильно хотелось, прямо до зуда в руках, ударить этого безжалостного бандюгана чем-нибудь увесистым по его маленькой квадратной голове, чтобы разом покончить с ним.

Горыныч с деловитой сосредоточенностью, все так же продолжая молчать, но при этом не забывая бросать мимолетные взгляды на Илью, сковырнул серебристую пробку, называемую в среде алкоголиков ласковым словом – косынка, налил себе полный стакан и опрокинул его в раззявленный рот, как в пропасть. Потом отломил окровавленными заросшими волосами пальцами кусок хлеба, зачерпнул им кильку из консервной банки и принялся с удовольствием жевать, уже не отводя любопытных глаз от Ильи.

Так прошло минуты две. Наконец Горыныч вытер широкой ладонью испачканные в томатном соусе губы, вновь наполнил граненый четвертной стакан, кивнул на него.

– Пей, – приказал он.

Илья не стал отказываться, чтобы войти в доверие к этому душегубу. Сдерживая рвотные позывы, с чувством отвращения рассматривая маячившее у самых глаз алое расплывчатое пятно на стенках стакана, он приник к влажному ободку.

«Сволочь, – подумал он с ненавистью, сразу вспомнив про отрубленную голову мужика, чей обезглавленный труп был найден в туалете, расположенном неподалеку от рынка. – Такой может запросто отрубить. Одним махом».

Илья, стоя, выпил, вернул стакан на место, часто дергая кадыком, стараясь сглотнуть набиравшуюся во рту горькую слюну.

– Садись, – распорядился Горыныч. – Закусывай.

Илья присел на край стула; настороженно ловя каждое движение бандита, аккуратно взял двумя пальцами дольку колбасы, запрокинул голову и сунул ее в рот.

Глядя, как он неспешно двигает челюстями, как ходят тугие желваки на обтянутых смуглой кожей скулах, Горыныч, расслабленный от выпитой водки, вдруг насмешливо проговорил:

– Жуй, Илюха, жуй.

Журавлев даже и предположить себе не мог, что этот кровожадный бандит, на котором даже по одному его виду негде ставить клейма и по ком справедливо плачет петля, знает его имя, и растерянно улыбнулся, едва не выронив из ослабевших вдруг пальцев новую дольку колбасы.

– Спасибо, – с набитым ртом, невнятно произнес он и, чуть помолчав, признался, хотя за язык его никто не тянул: – Просто водка в голову ударила. Я ведь столько никогда не пил.

Горыныч, усмехаясь, дернул одной стороной обслюнявленных губ, грузно навалился руками на поверхность стола, локтем отодвинул от себя консервную банку. Неподвижно глядя как будто внезапно остекленевшими глазами в потное, румяное от водки лицо Ильи, со свойственной всем богатырского вида людям медлительностью заговорил:

– Наслышан я о твоих подвигах во время налета на склады. Ува-жа-а-аю. А также наслышан, как ты раненого Косьму со дна реки вытащил… не бросил его. Знаю, как с Лиходеем зарубился из-за Косьмы. Знаю, как людей спас… когда лодка тонула. Одно мне непонятно, почему ценный товар приказал выкинуть за борт? Из-за этого самого товара три наших человека смерть приняли… Нехорошо это как-то… не по-нашему.