Свинцовая воля

Косьма наглядно продемонстрировал, как это будет выглядеть: ударил ребром черствой темной ладони себя по шее и высунул синий с белым налетом посередине язык. Горбун злорадно ухмыльнулся и, как видно, очень довольный таким исходом судьбы для пленников, несколько раз радостно хрюкнул. Он обвел скорчившиеся в углу фигуры Павлина и Ильи долгим немигающим взглядом, с ожесточением плюнул в их сторону и вышел следом за Косьмой.

В дверях зловеще проскрежетал ключ, наступила тишина. Было слышно, как где-то в коридоре с равномерным стуком капала сочившаяся по стенам вода.

Илья сокрушенно вздохнул, ибо надежды отсюда выбраться таяли с каждой проведенной здесь минутой. Он поелозил задом по влажной поверхности бетонного пола и, удобно привалившись спиной к стене, со связанными позади руками, замер, неотрывно глядя на слабый огонек фитиля, перед уходом заботливо подвернутого хозяйственным горбуном, чтобы не тратить зря на них много керосина.

Просто так сидеть и пялиться на огонь было все равно что смириться со своей гибелью, покорно ждать прихода смерти, своевольная душа Ильи против такого исхода взбунтовалась.

– А вот хрен вам, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Не бывать такому, чтобы геройский разведчик гвардии лейтенант Илья Журавлев бездумно сидел и ждал своей кончины, как какой-нибудь биндюжник. – И вдруг у него в голове мелькнула дельная мысль: – А что, если…

Он с нетерпением дождался, когда бандиты уйдут на дело, прогрохотав множеством ног в гулком коридоре (кто-то даже обнадеживающе стукнул кулаком в железную дверь), потом лег на спину на пол, вытянулся, насколько позволяли его рост и длина веревки, второй конец которой был на совесть крепко привязан к кольцу. Связанными ногами он лишь чуть коснулся фонаря и приглушенно застонал от досады. Перевернувшись на живот, парень вновь попытался достать фонарь, но уже кончиками носков своих сапог. Негнущаяся кирза, из которой были сделаны сапоги, поддавалась тяжело. После нескольких таких попыток ему удалось немного подвинуть к себе фонарь. Это обнадежило, и уже дальше Илья действовал с превеликой осторожностью, чтобы случайно не повалить злосчастный фонарь. Промучившись с ним не менее получаса, парню, наконец, удалось приблизить фонарь настолько, что он мог взять его кончиками пальцев связанных рук. Затем он со скрупулезной аккуратностью на ощупь вынул стекло и, сжав его в ладонях, раздавил. Опять-таки на ощупь нашарил позади себя большого размера осколок стекла, и принялся методично перерезать веревку, чувствуя, как из порезанных острыми краями стекла ранок течет кровь.

Веревки оказались крепки и с трудом поддавались тонкому стеклу, поэтому пришлось изрядно повозиться, меняя практически через каждую минуту крошившиеся хрупкие осколки, прежде чем веревку, в конце концов, удалось перерезать. А уж освободить ноги было лишь делом нескольких минут.

Но тут завозился, очнувшись, Павлин. Увидев, что Илья освободился от веревок, он едва все не испортил. Вначале вор-рецидивист разинул рот от удивления, а потом, когда сообразил, что оперативник запросто может с ним посчитаться за то, что он на него донес Ливеру, уже было разинул рот, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но Илья мигом показал ему обрывок веревки, давая понять, что придушит, если он вдруг вздумает кричать.

– Заткнись, сука, – процедил Илья сквозь зубы. – Ключник не такой идиот, чтобы тебя спасать. Людей в подвале, кроме него самого, нет. И открывать дверь он не будет, узнав, что я освободился от веревок. Так что лежи и не рыпайся.

Осознав весь ужас своего безвыходного положения, Павлин с обреченным видом забился в угол и притих, наблюдая из-под прикрытых век за действиями Ильи, который как-то подозрительно вдруг замер в одном положении, как будто о чем-то усиленно размышлял. И Павлин в своих предположениях не ошибся: Илья действительно думал, как заставить осторожного Ключника открыть железную дверь, которую ему ни за что не сломать.

В голову ничего путного не приходило, а время неумолимо шло, и другого такого раза, чтобы предусмотрительный, ко всему относящийся с недоверием, Ливер самолично пошел на дело, могло не представиться. И в какой-то момент Журавлева осенило; он сузил потемневшие глаза и, не мигая, уставился на Павлина. Его взгляд был до того пугающе холоден, что вор-рецидивист и без того натерпевшийся сегодня достаточно страху, впал в форменную панику.

Колебался Илья недолго, потом поспешно схватил фонарь, резким движением вырвал фитиль и облил Павлина керосином. И пока тот не успел ничего сообразить, а может, наоборот, успел догадаться, что задумал сокамерник, и у него от такой подлости Журавлева на мгновение отказал язык, Илья поджег его мокрый пиджак своей трофейной зажигалкой.

– Помогите-е, горю! – истошным голосом завопил, вытаращив от ужаса глаза Павлин, и принялся биться в конвульсиях, силясь потушить на себе охваченый ярким пламенем пиджак. – Помогите-ете-е!