Свирепая справедливость

– Наверно, это мудрое решение; хочешь услышать о возвращении в Париж?

– Только если это необходимо.

– Хорошо, Питер. Были мужчины. Для этого меня выбрали и учили. Да, были... – Она замолчала, взяла его лицо в ладони, повернула, чтобы посмотреть ему в глаза. – Это как-то меняет наши отношения?

– Я люблю тебя, – твердо ответил он.

Магда долго смотрела ему в глаза, выискивая признаки обмана, но ничего не обнаружила.

– Да. Это так. Ты говоришь правду. – Она с облегчением вздохнула, прижалась головой к его плечу и заговорила – негромко, с легким акцентом, изредка ошибаясь в построении фраз. – Мне не нравились мужчины, Питер. Я думаю, именно поэтому я выбрала Аарона Альтмана. Один мужчина – да, тогда я могла уважать себя... – Она слегка пожала плечами. – Я выбрала Аарона, и Москва согласилась. Ты правильно сказал – это была трудная работа. Вначале я должна была завоевать его уважение. Прежде он не уважал женщин. Я доказала ему, что с любой работой, которую он мне поручал, справляюсь не хуже мужчин. А когда завоевала уважение, последовало все остальное... – Она помолчала и негромко рассмеялась. – Жизнь выкидывает забавные штуки. Вначале я обнаружила, что он мне нравится, потом научилась уважать его. Он был большой уродливый бык, но сила и власть... Огромная сила и власть, как космическая сила... они стали смыслом моего существования. – Магда подняла голову и коснулась щеки Питера губами. – Нет, Питер. Я так и не полюбила его. Я благоговела перед ним, как первобытный дикарь благоговеет перед молнией и громом. Именно так. Барон заполнил мою жизнь – больше, чем отец, больше, чем учитель. Как бог. И все же меньше, гораздо меньше, чем любимый. Он был жесток и силен. Он не мог любить, только насиловал, покрывал, как бык. – Она замолчала и серьезно посмотрела на него. – Ты понимаешь, Питер? Может, я плохо объясняю?

– Нет, – ответил он. – Ты очень хорошо объясняешь.

– Физически ничто в нем меня не трогало, ни его запах, ни волосатость. У него плечи напоминали заросли и спина была шерстистой, как шкура. Большой, но твердый, как железо, живот... – Она вздрогнула. – Но меня учили не обращать на это внимания. Переключаться на что-то другое в глубине сознания. Однако во всех прочих отношениях он меня очаровал. Он учил меня мыслить – нестандартно, запретно, раскрывал такие области в сознании, которые моя подготовка закрыла. Да, он учил меня власти и ее атрибутам. Ты обвинил меня в этом, Питер, и я сознаюсь. Мне понравился вкус власти и денег. Я это люблю. Очень люблю. И научил меня этому Аарон. Он показал мне, что значит ценить красивые вещи, потому что был быком только физически и сам глубоко дорожил прекрасным в жизни... он вдохнул в меня жизнь. И смеялся надо мной. Боже, я до сих пор слышу его громовой хохот и вижу, как трясется при этом его волосатый живот.

Она замолчала, почти с благоговением вспоминая, а потом рассмеялась своим хрипловатым смехом.

– «Моя прекрасная маленькая коммунистка», – насмехался он надо мной. Да, Питер, это я стала жертвой обмана. Он с самого начала знал, кто я такая. Знал и о школе в Одессе. Он принял меня как вызов, однако и любил меня – по-своему. Он взял меня, все зная, и полностью изменил мои политические взгляды. Только тогда я узнала, что вся информация, которую я передавала в Москву, тщательно редактировалась Аароном. Он переиграл меня, хотя я должна была переиграть его. Он работал на МОССАД, но это ты, конечно, знаешь. Был сионистом, ты и это знаешь. И заставил меня понять, что я еврейка и что это значит. Он показал мне все промахи доктрины всемирного коммунизма, убедил меня в преимуществах демократии и западной системы, а потом ввел меня в МОССАД... – Она замолчала и яростно замотала головой. – Поверить, что я могла захотеть уничтожить такого человека! Приказать похитить и изуродовать его... Когда дело шло к концу, он испытывал сильные боли, слабел, и тогда я ближе всего подошла к тому, чтобы полюбить его – как мать любит ребенка. Теперь он зависел от меня, утверждал, что лишь мое прикосновение смягчает боль. Я часами сидела и растирала его волосатый живот – чувствуя, как эта ужасная штука в нем растет с каждым днем, точно цветная капуста или какой-то чудовищный зародыш. Он не позволил резать себя. Ненавидел врачей. «Мясники», вот как он их называл. «Мясники с ножами и резиновыми трубками...» – Магда замолчала, и Питер увидел, что ее глаза полны слез. Прижал ее чуть сильнее к себе и стал ждать продолжения.