Свирепая справедливость

Ингрид оставила ее и быстро прошла в задний салон. Снова коротко кивнула, теперь Курту, и тот отбросил волосы со лба и сунул пистолет за пояс.

Из ящика у себя над головой он извлек две пластиковые гранаты. Держа по гранате в каждом кулаке, он зубами вытащил чеки и надел кольца на мизинцы.

Раскинув руки, как распятый, он пошел по проходу.

– Гранаты на взводе. Никому не двигаться, никому не покидать свои места – что бы ни случилось. Оставайтесь на местах.

Четвертый похититель тоже держал в руках две гранаты.

– Никому не двигаться. Никаких разговоров. Все остаются на местах. – Он повторил это по-немецки и по-английски, в его глазах был тот же жесткий, стеклянный наркотический блеск.

Ингрид вернулась в кабину.

– Пойдем, милая. – Она обняла девочку, чтобы вывести ее в проем люка, но девочка в ужасе отшатнулась.

– Не трогай меня, – прошептала она, и глаза ее широко раскрылись от ужаса.

Мальчик оказался моложе и доверчивее. Он с готовностью взял Ингрид за руку. У него были густые курчавые волосы и глаза цвета темного меда.

– Папа здесь? – спросил он.

– Да, дорогой. – Ингрид сжала его руку. – Ты хороший мальчик и скоро увидишь папу.

Она вывела его в открытый люк.

– Стой тут, – велела она.

Когда высоко над ним в двери показался мальчик, Питер Страйд растерялся. Чуть позже рядом с мальчиком встала полная женщина средних лет в дорогом, но мятом шелковом платье. «Вероятно, от Нины Риччи», – мелькнула у Питера неуместная мысль. Волосы женщины, уложенные в сложную прическу и залитые лаком, растрепались, лицо было доброе и мягкое. Она ободряюще положила мальчику руку на плечи.

Следом показалась женщина повыше и помоложе, с бледной чувствительной кожей; ноздри и веки у нее покраснели от слез или от аллергии, а шея и плечи пошли пятнами от гнева. Под свободным хлопчатобумажным платьем нелепо торчал огромный живот. Неуклюже расставив тонкие белые ноги, она стояла, моргая на ярком свету, еще не успев отвыкнуть от полумрака салона.

Четвертой и последней вышла девочка, и Питер с внезапной болью в груди подумал: «Мелисса-Джейн». Потребовалось не меньше десяти бешеных ударов сердца, прежде чем он понял, что это не его дочь... но у девочки было такое же милое викторианское лицо, классическая кожа англичанки – как лепесток розы, и холеное, почти зрелое тело с небольшой грудью, узкими мальчишескими бедрами и длинными ногами.

В ее огромных глазах застыл ужас, и она почти сразу поняла, что Питер – ее надежда на спасение. Взгляд девочки обратился к нему с немой мольбой.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Не позволяйте им обижать нас. – Она говорила так тихо, что Питер с трудом разбирал слова. – Пожалуйста, сэр. Помогите нам.

Но Ингрид уже вернулась и резко заговорила:

– Вам придется поверить, что мы держим слово. Вам и вашим злобным хозяевам-капиталистам придется понять, что на любое нарушение сроков ультиматума у нас один ответ – казнь. Мы докажем, что ради революции не остановимся ни перед какими жертвами. Вам придется понять, что наши требования необходимо выполнять точно, без изъятий – и они не подлежат обсуждению. Мы продемонстрируем вам, какова цена просрочки. – Она помолчала. – Новый срок – полночь. Если наши условия и тогда не будут выполнены, вы будете знать, какую цену придется заплатить. – Она снова смолкла, но ее голос тут же перешел в истерический крик: – Вот эта цена! – И Ингрид скрылась в полутьме.

Беспомощный от ужаса, Питер Страйд пытался придумать что-нибудь, чтобы предотвратить неизбежное.

– Прыгай! – крикнул он, поднимая обе руки к девочке. – Прыгай, быстрее! Я поймаю!

Но девочка колебалась – высота составляла почти тридцать футов. Она неуверенно остановилась на краю.

В десяти шагах за ней плечом к плечу стояли темноволосая Карен и светловолосая девушка с пышной гривой. Они одновременно подняли большие пистолеты с короткими стволами, держа их низко, обеими руками, и встали таким образом, чтобы мягкие тяжелые свинцовые пули ударили в спины всех четырех пассажиров.

– Прыгай! – отчетливо долетел до кабины голос Питера, и рот Ингрид искривился в страшной пародии на улыбку.

– Давай! – сказала она, и женщины одновременно нажали на курок. Два выстрела слились в громовой рев, стволы изрыгнули облака синего порохового дыма, по всей кабине разлетелись обрывки горящего поролона, и удар пуль о живую плоть прозвучал так, словно о стену разбили арбуз.

Во второй раз Ингрид выстрелила на мгновение раньше Карен. Снова ошеломляющий взрыв звука – и в наступившей ужасной тишине послышался истошный крик террористов в салонах:

– Никому не шевелиться! Сидеть!

Питеру Страйду показалось, что эти несколько мгновений растянулись на много часов. Они бесконечно повторялись в его сознании, как ряд стоп-кадров из какого-то чудовищного фильма. Каждый кадр обособлялся от остальных, так что впоследствии всегда можно будет воссоздать их все, полностью, без искажений, и снова во всей полноте испытать парализующую тошнотворность этих мгновений.