Свита Мертвого бога

Он перевел на нее глаза — лишь глаза, голова осталась в прежнем положении.

— Берри, ты помнишь, на каких условиях женщина в нашей стране становится правящей княгиней? Я не могу остаться безбрачницей, как королевские сестры — я обязана выйти замуж и родить наследника. И если в ближайшие два года я не изберу супруга своей волей, за меня это сделает королева. Или король, неважно, — она скрипнула зубами. — Какое-то постороннее рыло, которое будет вмешиваться в дела Лорша — и ради чего тогда была вся наша борьба? И с этим рылом мне придется спать в одной постели, и терпеть его ласки — без любви, и рожать ему детей, в то время как ему будет омерзителен уже один вид моих несчастных ног! Берри, неужели тебе не противна сама мысль о том, чтобы делить меня с другим человеком? Неужели ты так легко отдашь меня?

Берри ничего не ответил, но Нисада почувствовала, как он вздрогнул всем телом.

— А ведь все это может быть твоим! Только решись! Решись — и мы назовем именем Тано нашего первенца! Этот мальчик возродится в нем и проживет нормальную жизнь, которой лишила его солеттская сволочь!

— С чего это ты взяла? — наконец разомкнул губы Берри, слегка удивленный ее доводами.

— Потому что я так хочу! — с жаром произнесла Нис. — Ты же знаешь, как я умею хотеть — так, что рано или поздно все сбывается! Даже невозможное!

«Сбылось же, что ты избавлен от старого некрасивого тела!» — хотела добавить она, но вовремя прикусила язычок.

— Будь ты жив, я бросилась бы королеве в ноги и добилась помилования для тебя, или мы с тобой еще что-нибудь придумали бы, — продолжала она. — Но теперь поздно — твоего прежнего тела больше нет. Ты можешь обладать мной, только окончательно став Танберном Истье, так не отказывайся же от этого! Или я решу, что ты не так уж и любишь меня, — Нисада уткнулась лицом в колени Берри и беззвучно заплакала. Даже в детстве она делала это крайне редко и никогда в жизни не унизилась бы до того, чтобы громко рыдать и причитать, как Калларда — но сейчас слезы сами так и хлынули из ее глаз.

Берри знал, что слезы этой девушки стоят дороже алмазов — она была «сейя», а не какая-то там «мимоза» или «гиацинт». И он не мог спокойно вынести упрек в том, что недостаточно любит ее.

— Ладно, Нис, только не реви, — он осторожно накрыл ладонью ее макушку. — Ночью, когда все уснут, я попытаюсь. Мне самому совершенно не хочется навеки застревать в Замке, но без тебя я, наверное, так и не решился бы… не посмел…

Он даже не понял, что произошло. За последний месяц он привык пребывать в полудреме, глядя на что-то лишь тогда, когда ему специально на это указывали — без особого желания, как любое действие, совершаемое по прихоти взрослых. И вдруг — резкий рывок, его словно подхватили на руки, пронесли три шага или тысячу, а затем выронили куда-то во тьму, обволакивающую, подобно теплой воде. Когда он пришел в себя, вокруг стояла абсолютная, непроницаемая темнота и тишина. Он пошарил вокруг рукой, которую тоже не мог разглядеть, но не нащупал даже опоры под ногами. Он просто висел в этой теплой неподвижной тьме, как… как… он не нашел, с чем можно сравнить это состояние. Тогда он свернулся в клубочек, как звереныш, и заплакал.

А ведь как все замечательно начиналось! Большой корабль с парусами, моряки, которые позволяют лазить по мачтам, волны, ветер! И манящие, разноцветные, шумные берега, где живут люди с темной кожей и волосами, смешно заплетенными во много косичек, цветы, пение птиц, запахи… И сладости, купленные на рынке, и деревянная свистулька в виде непонятной зверушки с умными глазами, и тетя Тай, которая с виду строгая, а на самом деле очень добрая. Тот, другой, и тогда время от времени завладевал его телом, но ненадолго, и все равно в это время можно было смотреть и слушать. А как они с другим командовали боем, когда беловолосый Джарвис своей магией сжег вражью галеру! Поначалу он побаивался этого Джарвиса — мама еще там, дома, говорила, что он не совсем человек, — но потом привык и к нему.

А потом они приплыли в какую-то другую страну, где у людей злые глаза, и другой стал отпускать его на свободу только по ночам — а ночью так хотелось спать! Теперь другой все время или был занят какими-то скучными взрослыми делами, или обнимался с красивой тетей. И эта тетя совсем не хотела, чтобы другой уходил и отпускал его на волю… Он не знал, что тогда случится, но испугался, что красивая тетя может наказать его, если поймет, что имеет дело не с другим— и потому старался высовываться как можно меньше. Постепенно все чувства его сковала зыбкая дремота, какая бывает на грани пробуждения…

Пробуждение наступило — но там, где для чувств не было ни малейшей зацепки. Ему оставалось только плакать, и он плакал, маленький и потерянный, уткнув голову в колени.

— А зачем ты плачешь? — неожиданно раздался над ним мамин голос… или все же не совсем мамин?