Свобода

Андрюха или уедет – в любом случае ничего не поправишь. Но я отнюдь не был убежден, что оправдается мой оптимистический прогноз по поводу гаража. Люберецкие ушкуйнички, понятно, не упустили возможности подоить лохов-владельцев. Однако отсюда еще не вытекает, что они готовы теперь гараж освободить – у них свой здравый смысл и свои представления о причинно-следственных связях. Кому тогда препираться с ними, глотать угрозы, шарахаться от пальцев в глаза – выручать семейное достояние, – бабушке?.. Вместе с тем попросту не соединялось в голове, каким таким образом от неких неведомых мне бандитов в постороннем для меня сарае будет зависеть, осуществится ли в моей жизни судьбическая перемена? И призрак неминуемого облома впереди не замаячил. Я многократно наблюдал: что-то буквально оберегает

Андрюху от любых распутий, ситуаций осмысленного выбора (и в шутку предупреждал его, как Амасис Поликрата: смотри, однажды сразу так нарвешься, что раздерет пополам), – обойдется и нынче.

По телефону, с вокзала, за десять минут до отхода поезда, он выяснит у родителей, что с гаражом благополучно утряслось. А там несколько клятв, несколько покаянных фраз, дежурная песня про новую перспективную работу и срочную командировку – и мы с чистой совестью отбываем…

Я повесил трубку и сел сочинять письмо хозяину. Я от души поблагодарил его: мне было хорошо зимовать в этих стенах, о лучшем я не мечтал. Теперь я уезжаю из Москвы – ибо во мне очнулась тяга к путешествиям – и вернусь, вероятно, не скоро.

(Написал – и сам себе удивился: что значит – не скоро? Он прочтет письмо не раньше середины мая. Это сколько ж я, получается, намерен странствовать и гоняться за приключениями – годами?) Моя фотоаппаратура в его распоряжении – щелкай на здоровье, благо есть кого. Единственная просьба: чтобы не переходила в третьи руки. Я извинился, что вынужден бросить в квартире и другое, не столь безобидное, имущество. За оружием не тянется ничего преступного. Но если идея арсенала на дому смущает его как таковая, он волен хоть в реке утопить содержимое ящика… Ну что еще? Поздравления, разумеется – истинному рыцарю, отвоевавшему свою донну из ледяного плена. Я надеялся, он не сочтет это издевкой, если что-нибудь у них разладится и соединение сердец все же не состоится.

Добираясь до карабина и наборчика с отверткой, я все переворошил в ящике. Заново умостив ружья, оптический прицел и брикеты взрывчатки, я встал у окна с рыболовной сетью: кое-где распутать и свернуть поаккуратнее. Снег на улице сиял, словно разом очистился от грязной коросты. В первый этаж солнце едва заглядывало: прямым его лучам подпадали лишь подоконник и узкий клин пола; зато почти до центра комнаты добивали отраженные в плазменных окнах соседнего дома. И оттого, что я долго смотрел, сощурившись, в это сияние, оно произвело саламандру. Со стороны автобусной остановки, из отдаления, на котором блеск впереди не позволял различать детали, выступила знакомая тонкая фигурка.

Я успевал шагнуть назад, в тень, скрыться – но застыл на месте.

В один миг рухнула моя оборона, дутая на проверку. Легко быть жестким и непреклонным заочно. Но вот она приближалась – и все выпестованные резоны за разрыв с нею, в которых не сомневался мгновением раньше, казались надуманными и смехотворными. Потому что давно не видел ее, что ли?

Куда мы спешили тогда – осенью, ночью? К метро?.. Да, она впервые побывала у меня здесь, и я провожал ее к метро. (И мы опоздали, станция уже закрылась. Ловили потом такси на

Тверской.) Переулки пустые. Дождь кончился, но воздух до того сырой, что на лице и одежде по-прежнему оседают капли. Мокрый асфальт блестит. Она в сером кожаном плаще – и плащ тоже блестит, как цирковой, когда проходим под фонарями. Я сказал, что хочу пофотографировать ее. Если взять чуть сверху и чуть сбоку, в таком ракурсе она похожа на актрису Ханну Шигулу – и это мне нравится. Сказал в шутку и приготовился к притворному возмущению в ответ. А она остановилась и вдруг прижалась ко мне.

Волосы у нее пахли прелыми листьями. "Дурак, это она на меня похожа…"

Значит, зря я держался правила всякую книгу, натолкнувшись на сочетание "русская душа", немедленно захлопнуть? Доводилось ведь делиться одеялом с девушками жизнерадостными и спортивными.

Почему же самый отчетливый образ, возникающий у меня при слове

"любовь", – это как я в ванной отпаиваю теплой водой замужнюю, вполне чокнутую женщину средних лет, наевшуюся до одури таблеток, зане тоска опять хлестанула через край?.. Сейчас мы обнимемся в дверях, словно той осенней ночью, когда еще нам вместе было хорошо и тревожно и я не напяливал маску отрешенности, которая мне не впору, – и все возвратится. Я пойму, что достиг своей Антарктиды и дальше мне некуда бежать…

Истинно: каждому свое и каждой твари по паре. Ну и какого еще рожна тебе надо? – спрашивает Бог из-за тучки.

Надо. Другого.