Свобода

- Ну, такой... солидный. С виду. Борода аккуратная, очки...

- Таких миллионы. В моем вкусе? Стрижен коротко?

- Да бог тебя разберет, - засмеялся я. - Стрижен коротко.

- Не то, что ты.

- Не то, что я.

- Но все равно: в моем вкусе только ты один. Тебе известно?

Тут надобно было отвечать с юмором - задача не по мне.

- Хорошо вам там вдвоем?

- За дурацкие твои вопросы я тебя, бывает, убить готов.

- Я ведь тебе говорила, что на самом деле ты любишь мужчин. Или не говорила? К случаю, наверное, не пришлось.

- По-моему, - сказал я, - это тебя занесло. Я себя люблю.

- Одно другому не мешает. Потом, я вовсе не имею в виду, что ты водишь с ними конкретные шашни. А может, и стоило бы завести. Может, тебе было бы легче. Эротизм у тебя больно высокого пошиба. Тебе вперед всего личность подавай, натуру, судьбу... В таком ключе - ясно, мужчины тебе всегда будут ближе.

- Обалдеть... Где ты всего этого набралась?

- Нигде. У себя в душбе. Думала, между прочим, о тебе...

Я поскреб в затылке:

- Ну ладно... Давай я с ним переговорю... Скажу: отваливай, Андрюха, на пару деньков.

- Зачем на пару-то? - поправила она. - Утром я убегу...

Договорились созвониться позже: муж ее ушел выпивать (почему-то в Союз композиторов) и она не ждет его скоро назад. Но, к полному моему изумлению, Андрюха, когда я предложил ему на время ретироваться и даже изложил причину, не выразил благосклонного понимания и бодрой готовности, но уселся на диван и принялся задумчиво щелкать экстрагированным из карабина затвором. То есть реагировал ненормативно. Я поинтересовался: в чем проблемы?

- Мне, - сказал Андрюха, - идти-то особенно некуда. А так, гулять ночь напролет - зима все-таки, снег вон лежит...

- Что значит - некуда? Напросись к кому-нибудь!

- Нет никого. Завтра все заняты. Несчастливое стечение обстоятельств. Я и сам искал, хотел отметить... Я же не предполагал, что денег не будет.

- Поезжай к родителям, - закипел я. - Подаришь им нечаянную радость. Они тебя вообще видели в новом году?

- Давно не видели, - согласился Андрюха. - Я даже скучаю. Только мне в Люберцах секир-башка сделают, если засекут.

- Кто? Родители?

- Не... При чем здесь родители... Гопники тамошние...

- Это шпана, что ли? Подростки?

- Они уже выросли, - сказал Андрюха. - Я с ними вместе в школе учился. Не, правда некуда. Могу, конечно, на вокзале пересидеть...

- Ох-хо-хо! - Я качнулся на стуле слишком сильно и чуть не полетел навзничь. - Пощади... Сейчас заплачу... Лучше расскажи, что стряслось.

Андрюха поморщился:

- Так, ерунда... Тянется одно дельце - еще с весны. Они не знают, что я вернулся. И слава богу. Не стоит мне там показываться лишний раз.

- И большие долги? - спросил я.

Он назвал цифру. Не особенно впечатляющую - мой поредевший валютный фонд составлял почти его половину. Я сказал, что по моим, дилетантским, представлениям, за столько все-таки не убивают (могут, конечно, и за рубль - но то другая статья). Ну, в челюсть надавать, вытрясти сколько получится, на остальное назначить новый срок...

Даже у люберецких хулиганов - тем более у зрелых люберецких хулиганов какое-никакое должно быть понятие.

Он как будто собирался что-то добавить, но передумал и махнул рукой:

- А-а...

И когда б не этот его жест, я, наверное, плюнул бы, не стал докапываться. Не впервой ему - выкрутится. Но тут меня насторожила прорвавшаяся, разительно Андрюхе несвойственная отчаянная нотка. Я подступил настойчивее. Из его обыкновенных в подобных ситуациях мычаний, умолчаний и отговорок я старался добыть жемчужное зерно истины. Насколько сумел восстановить, события развивались по следующей схеме.

Минувшей весной Андрюха вел размеренное существование под родительским крылом - с ним и это случается. Как-то, на пути с автобуса к дому, он столкнулся с бывшим однокашником. Не то что хороший школьный друг - так, в младших классах отбирал мелочь, в старших - делили иногда бутылку "Золотой осени" перед началом танцев в соседнем ПТУ (магнитофон "Комета" через усилитель "Родина": "Ван вэй тикет ту зэ блю-ю..."; или моднючий пэтэушный ансамбль: "Все очень просто, сказки - обман..." В зале довольно орали и делали над головой "викторию" - обман, ясный перец. Если пел ансамбль, то военрук и секретарь комсомольской организации караулили у рубильника на сцене, чтобы отключить ток при малейших признаках крамолы; если магнитофон - возле выключателя у дверей, чтобы, напротив, зажечь свет, когда реалисты, их гости и подруги раздухарятся и станут выплясывать чересчур раскованно). Поддатый, угрюмого и агрессивного вида однокашник вдруг поплыл от сентиментальных воспоминаний.