Свобода

По дороге сюда моя опустошенность была как долгая неподвижная мысль, и что-то эйфорическое заключалось в ее созерцании. Теперь наступала реакция, эйфория сменилась буравчиками в висках. Я говорил - и мне мерещилось эхо. Вдобавок меня трясло, хотя зябко не было - сказывалось сброшенное разом напряжение последних суток, голод и ночь без сна. Напрасно Андрюха обнаружил себя уже сегодня. Лицом к лицу мне трудно не обвинять его в этой тяжести.

- Пойдем, - предложил я. - Что мы высиживаем? Если нечего делать, надо либо есть...

Он перебил:

- Помню, помню! Не спеши. Я условился кое с кем.

- О чем условился?

- Не спеши.

Он явно нервничал. Вертел сложенную бумажку. Я отнял - раздражало.

- Только не выкидывай, - предупредил Андрюха. - По-моему, их еще не поздно сдать с утра. За полцены. Или за четверть.

- Сдать?

Я развернул бумажный квадратик, поделившийся на два голубых железнодорожных билета. Число нынешнее. Вагон купейный.

- Признайся мне как на духу, - сказал я после оторопелого молчания, бомба существовала?.. Существует?

Андрюха посмотрел вверх. Облака уже сомкнулись, луна исчезла.

- Слушай, - спросил он, - ты чувствуешь трение?.. Обо все, о вещи? Как оно меня доводит, знаешь... Самый звук его...

Я согласился: не люблю тоже. Особенно шелк и болонью.

- Нет, не то. Я не о том трении. И это не звук, конечно. Хотя... почти. Вот стоит только зашевелиться - и сразу вокруг все как-то натягивается: снег вот этот, асфальт, машины, столбы эти чертовы... Сперва вроде и раздается и пропускает - потом тянет, тянет... Как на резиновом ремне. Чем быстрее хочешь бежать - тем сильнее оттаскивает. Раньше-то мне было наплевать. Раньше меня как бы не убывало...

- Не убывало, не убивало... Снова меня морочишь?

- Я к чему: это ведь неспроста наверняка - такая паскудная упругость. Зачем-то, стало быть, нужно, чтобы я задыхался? А зачем? Ты понимаешь? Я не понимаю. Место освободить? Какое место? Вынудить на что-нибудь? На что? Да что с меня, в принципе, можно получить?

Я зевнул.

- Зависит от угла зрения. Кто, по твоему мнению, виноват. Ежели бесы с лярвами - они, говорят, именно твоего страха и добиваются. Затравленности. Они этим питаются.

Или, скорее, жажду утоляют. Изводит их потому что жажда адская, и не ведают они от нее покоя - во! Если люди... ну, в общем, то же самое. А еще можно считать, что тут природа, закон, естественное состояние. Закон штука самодостаточная и осуществляется в целях себя самого. Смиряются или бунтуют, как ты, отдельные единички, ему, соответственно, без разницы.

Озадаченный Андрюха затеребил бороду.

- Эй, - испугался я, - ты всерьез не принимай мою болтовню. И хватит юлить.

Ответь.

- Ты, - вздохнул Андрюха, - просто давно не ездил...

- Куда не ездил?

- Никуда. В том-то и дело. Не привык, не знаешь. Уже бесполезно. Ничего не меняется... Вон они!

Машина, пролетевшая было по переулку, обеими осями громыхнув в дорожной выбоине, выползла задним ходом из-за угла, притормозила возле таблички с номером дома и повернула к нам. Светлая "Волга", пикап. Андрюха поднялся навстречу. В машине врубили дальний свет, от которого пришлось загородиться рукой.

Я возмутился:

- Сбесились, козлы? Ума нет?

- Только не возникай! - прошипел надо мной Андрюха. - Рот не открывай, ясно?

Дверцы машины распахнулись с двух сторон одновременно, и на асфальт ступили Пат с Паташоном - длинный худой шланг и плотный коротышка. Очевидно, еще один остался за рулем: мотор продолжал работать и фары по-прежнему слепили. Андрюха не двигался.

- Этот, - подал голос коротышка, - точно. Я его видел сегодня у наших.

- Мужики, - сказал Андрюха, - я ведь не с вами разговаривал...

- Не с на-а-ми... А ты ждал, он прямо сам к тебе посреди ночи подкатит, да?

- А второй? - спросил, оглядываясь, длинный.

- Он здесь живет, - сказал Андрюха. - Все нормально.

- Нормально? Тогда потопали, если нормально.

В тамбуре подъезда я спохватился, что мы забыли сумку, и вернулся на улицу.

Коротышка пошел следом, а затем снова пропустил меня вперед. От таких маневров я даже повеселел.

- В чем дело? - шепнул я, поравнявшись с Андрюхой на лестнице. - Кто эти люди?

Твои друзья-уголовники?

Но при обыкновенном, мягком освещении они уже не выглядели смешно. Бульдожья комплекция коротышки скрадывала недостаток роста; он был постарше нас, с коротко остриженной головой и приплюснутым носом, в спортивной куртке, кроссовках и мешковатых свободных джинсах. Длинный определенного возраста не имел, а стиля придерживался артистического: дорогое полупальто с золотыми пуговицами, разноцветный шелковый шарфик и ботинки на каблуке, с медной полоской на заостренных мысках - по весенней московской каше в таких не слишком-то порыскаешь; волосы он убирал сзади под резинку, отчего лицо казалось еще более узким и еще более вытянутым. Я подумал, что в качестве боевой единицы длинного вряд ли используют.

Андрюха открыл своим ключом, прошел сразу в комнату и выволок на середину ящик, отбросив дырявый шерстяной плед, которым я его драпировал.

- Вот.

- Занавески задерни, - сказал длинный.