Свобода выбора фатальна

А тогдашние либералы шумели: «Какие там инновации, какая индустрия?! Судьба России – шарить и вывозить нефть и другие ресурсы земли! Забудьте об остальном!» И в унисон тезисы Гайдара-Юргенса: «Идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, и уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, – дело естественное… Мне противно на это смотреть. И, если таковой народ вымрет, то, честное слово, наплевать и забыть… Если Россия погибнет, вообще, в принципе я лично роптать не буду…». Им вторят борцы против силовиков: «Силовики защищают своё право – беззастенчиво грабить страну и бесконечно обогащаться. И это право воровская бригада нам так просто не отдаст…»



Брагин рассказывал в Ялте Лере, как они когда-то по хоздоговору со своими аспирантами помогали создавать академический суперкомпьютер, и как это изделие накрылась большим медным тазом. Как макеты двух образцов продавали «по весу» каким-то ханыгам. При списывании образцов половина технического золота, содержащихся в микросхемах, оказалась на Кавказе… И вспомнив о печальном разговоре с Лерой в Дивноморске, Ялте защемило сердце Брагина уже здесь при возвращении из дальнего черноморского заплыва в земную вотчину веселых призывных гурзуфских петухов.

«Наверняка, то криминальное золотишко оказалось в липких ручках Гиви с Вахой, таких как они – мелькнула молнией мысль Брагина, – вот такой вот жалкий российский человеческий фактор нарисовался, что ученых, что деловых. При том, что нет никакого желания поклоняться светлому американскому фактору, той же Кремниевой Долине с утекшими туда научными мозгами, когда страна, родившая и выпестовавшая эти умы, как дура-мачеха разбрасывается направо и налево невостребованными талантами и дарованиями в родной горемычной земле отеческих гробов отцов и дедов-победителей».

Хорошо выверенная и, самое главное, доведенная до логического конца, то есть до аплодисментов, переходящих в овации, научная презентация эквивалентна премьерному спектаклю в каком-либо провинциальном театре драмы, с публикой из местных старожилов на галерке и залетных фартовых в партере и ложах. Про театральную сущность научных докладов и презентаций Брагин усвоил еще со своих первых аспирантских выездов с докладами на республиканские и всесоюзные конференции. И ничего не имел против – такова суровая будничная научная жизнь с яркими пятнами театральных презентаций. Не разуверился в этой театральности ни в скромной аспирантской юности, ни в профессорской зрелости, вкусив блеска грандиозных, невероятно роскошных международных симпозиумов с оргвзносами за тысячу баксов, с ежедневными ланчами, банкетами, радио, телекамерами, Интернетом в реальном времени, с втягиванием в орбиту действа местных и мировых властителей, политиков, звезд шоу-бизнеса. И каждая презентация автора на публике хоть орально, хоть присутственно со стендовым докладом – это все равно спектакль-премьера одного актера-автора с непредсказуемой драматургией, куда вовлекаются все желающие из разнородной, смешливо-злобной научной и околонаучной публики.

Ведь ничего в ученом мире не придумали лучше публичных выступлений авторов-премьеров, с прямыми вопросами в лобешник из «публики», вгоняющими в холодный пот докладчика, на которые он обязан отвечать и проявлять себя во всем блеске интеллекта и остроумия. С непременными нападками оппонентов и конкурентов, от которых он должен худо-бедно отбиться или поднять лапки кверху, как в самом кошмарном сне, который будет преследовать докладчика до гробовой доски. Наконец, с непременной финальной дискуссией по докладу, где каждому из дискутирующих дано право пощипать, поцарапать, а то и крепко приложить, ударить автора-докладчика за его смелые воздушные или даже звездные идеи и вроде как недостоверные экспериментальны результаты; а автору также непременно надо держать удар, небоязливо обнажать «свои темные места», поцарапанные и укушенные.

Не стыдиться и не жаловаться «публике», что тебя ущипнули и укусили, а доказать аргументировано, уверенно, с толком, чувством, расстановкой, что здоровый организм сухого древа сумасшедшей теории или столь же безумной практики древа жизни только рад таким критическим укусам и щипкам; потому и расцветают от того пышным цветом и плодоносят неведомыми плодами дерева предложенной теории и практики в едином жизненном порыве.

Спектакль так спектакль – такова научная жизнь, сродни театрально-спортивной. И век настоящих ученых, в отличие академических прохиндеев-пустоцветов, спрятавшихся за степени и звания, лауреатские регалии и боящихся пуще огня общения со смешливо-злобной публикой, – невероятно короток. Как у спортсменов, тех же спринтеров или высотников, или актеров, первых любовников. Знамо дело, нельзя же ходить в «первых любовниках» у всевидящей и все слышащей публики со вставными зубами, пузом, с заиканием и провалами памяти после того, как голого героя какое-то количество лет тому назад застукали мужья-рогоносцы на балконах ветреных красавиц жен-изменщиц.