Свободен

— Ты знаешь, что у каждого приличного китайской семьи должен быть альбом со свадебными фотографиями? — показывает он на арку, где как раз замерла пара в свадебном наряде, и перед ними присел на одно колено фотограф с профессиональным фотоаппаратом. — И они скорее всего поженились давным- давно, но красивая фотосессия — это святое. Как и памятный альбом.

— И к чему ты клонишь? — заглядываю я в его невинное как у младенца лицо.

— Зачем нам постановочные фото, когда можно сделать настоящие, — улыбается он в свою бороду.

И нет, не этот его «тонкий» намёк на некие толстые обстоятельства, заставляет меня задохнуться застрявшим где-то в лёгких воздухом. Не сияющие, просто чумовые, влюблённые его глаза. Не моё невыносимое желание снова упасть в это небо — бездонное небо его поцелуя. А моя полная, просто-таки пусковая, торпедная готовность сказать ему «Да!». А я согласна, чёрт побери! Ты только позови.

Но вместо «замуж» он тянет меня вниз, где, отбившись от группы, после солнца, жарящего вовсю на открытом пространстве моста, мы в одиночестве погружаемся в прохладу тропического леса.

— Тём, а что за встречи у тебя здесь? — спрашиваю я его, отстав на пару каменных ступенек.

— Будешь? — протягивает он только что открытую бутылку воды. И продолжает, пока я жадно глотаю воду: — На самом деле это встречи не мои. Компания моего друга. Он их организовал. А я только вложил деньги в его предприятие и нужен им здесь в качестве переводчика.

— А друга зовут Захар? — отдаю я ему бутылку.

— Нет, — делает он пару глотков. Убирает воду в небольшую спортивную сумку на длинном ремне, висящую у него на боку. — Но ты уже второй раз спрашиваешь о Захаре. Вас познакомить?

— У меня чувство, что мы знакомы, но я никак не могу его вспомнить, — подхожу я к краю своей ступеньки.

— Думаешь, я могу тебе с этим помочь? — подходит он к середине своей. Мы оказываемся почти одного роста. И он смотрит так, что меня пробирает до кончиков волос, до дрожи, до спазма за грудиной. От одного его взгляда пробирает так, что будь сейчас рядом со мной какой-нибудь юрист с документами, я бы не глядя подписала собственный смертный приговор, лишь бы мой Самурай не передумал.

Но он, кажется, и не собирается.

Хотя смертный приговор я себе всё же подписала.

— Не знаю, — зачем-то ещё отвечаю я, до того, как они встречаются…

Глава 40

… мои руки — с ремнём на его талии, мягкой тканью футболки, голой горячей спиной, по которой скользят вверх, вверх, вверх.

Его руки — с моими плечами, спутанными волосами, шеей, на которой одна из них замирает, а вторая двигается вниз, вниз, вниз.

И наши губы — друг с другом, нежно собирая оставшиеся капли воды, и вовлекая друг друга в этот головокружительный откровенный опасный танец.

И я погибаю. Безвозвратно, бесследно, окончательно, трагически погибаю.

Задыхаюсь от его близости. От этих неистовых объятий. От стука его сердца, что рвётся из груди. Меня шатает в мареве его тестостерона. Качает от его осязаемого, плотного, как дождевая завеса, желания. И туманит сознание моим собственным бешенством матки, которая не только думает за меня. Они явно сейчас договорятся с его гульфиком раньше нас.

— Артём! — заглатываю я воздух и не прошу, посылаю сигнал бедствия, который он безошибочно пеленгует.

— Прости, — ослабляет свою железную хватку. И так же тщетно пытается вести переговоры со своими могучими рефлексами, что встали между нами. — Это почти невозможно контролировать, — шумно дышит он, прислоняясь лбом к моему лбу.

— Не извиняйся. Я чувствую то же самое, — выдыхаю я.

— Прости, что слегка перегрел. И так не вовремя, — передёргивается он от пробежавшей дрожи. И едва сдерживается, обдавая горячим дыханием шею, чтобы не впиться в неё поцелуем. И не вдыхает, жадно глотает запах моей кожи, тела, волос. Подавив стон. Проглотив мат. Засунув куда подальше рвущиеся на волю инстинкты. — Но я справлюсь.

— Не усугубляй. А то я не справлюсь, — выгибаюсь, уклоняюсь я. Но так только хуже. Потому что больше, чем его руки, сильнее, чем вот этот хвостик в его волосах, я уже люблю когда он прижимает меня животом к животу. К той его части ниже пупка, где нет и не должно быть никаких кубиков пресса, а уходит вниз, в неизведанное, узкая дорожка волос. И где сейчас я чувствую складку футболки, пряжку ремня, и по-прежнему выпуклость… видимо, бегунка молнии. Основательного такого бегунка. — Артём!

— Уже. Почти, — вздыхает он мой запах, словно делает последний глоток воздуха перед долгим заплывом. — Ты сводишь меня с ума.

— И это до крайности взаимно, — целую я его в висок, взъерошиваю на затылке волосы и дёргаю за хвостик. — Но нас, наверное, ждут.

— Тогда пошли, — подхватывает он меня на руки. И мне ничего не остаётся, как обхватить его ногами, как обезьянка. — Идти я могу, а вот отпустить тебя — нет, — улыбается он.

И только когда спускаемся вниз, ставит, наконец, меня на землю.

К счастью, нашу группу догонять нам пришлось недолго. Парни с гидом как раз курят в том «низу» на лавочке, а женская половина дружно отправилась в заведение «эМ-Жо». И я вслед за ними.