Свободен

А он кладёт весло, обнимает меня, прижимая к себе, и больше ничего не говорит.

Мы просто ловим кожей ласковый ветерок, внимаем шороху волн, где-то далеко накатывающих на берег, и впитываем сумасшедшие краски заката и солёный воздух.

И я вдруг понимаю, что в этом мире первично. Не эта чёрная вода, из которой появилась жизнь. Не садящееся куда-то в облака солнце, дающее тепло и свет. Не эти оранжевые, пылающие всполохи заката, испокон веков вдохновляющие своей неземной красотой. А его руки — спокойно, расслаблено лежащие у меня на животе.

Согревающие, успокаивающие, окрыляющие… его сильные надёжные мужские руки.

— Это потрясающе. Просто невероятно, — после всех волнений накрывает меня каким-то всепоглощающим восторгом от этой красоты. Пронимает до корней волос осознанием, что мы стоим посреди океана. И пробирает до озноба неожиданным озарением, что ведь он только что… — Ты подарил мне море?

Чувствую, как вздрагивает его грудь, когда он усмехается. А ещё как шатается доска, когда я разворачиваюсь, чтобы на него посмотреть.

— Танков…

— Тс-с-с, — наклоняется он, заставляя меня запрокинуть голову. Нежно-нежно, ласково касается губ и шумно выдыхает.

— Господи, как же я тебя люблю.

Я замираю, боясь вздохнуть. Боясь пошевелиться. Боясь, что мне пригрезилось.

— Слышишь?

— Нет, — качаю я головой.

— Я люблю тебя, Лана Танкова. Безмерно. Бесконечно. Безумно люблю.

— Ничего не слышу, — всё ещё качаю я головой.

— А-а-а-а! — задрав голову, поднимает он руки и кричит в затухающий закат: — Я люблю тебя! Лю-блю!

А потом спиной навзничь падает в воду, поднимая брызги. Целую тучу брызг. И уходит с головой под воду.

— Артём! Чёрт бы тебя подрал, — мечусь я на доске, пока он наконец не выныривает прямо у моих ног.

Откидывает назад мокрые волосы, кладёт руки на доску.

— Вот ты дурак, — сажусь я перед ним на колени. Вытираю воду с лица.

— Угадай, чей, — улыбается он.

— Угадай, что я тебе сейчас скажу, — двумя руками приподнимаю к себе его лицо, не в силах наглядеться.

— Не рискну даже предположить.

— Не поверишь, но я тоже тебя люблю.

— Не слышу, — улыбается он.

— Сейчас, — встаю я на шаткой доске. Набираю полную грудь воздуха. И кричу: — Я люблю тебя!

А потом прыгаю рядом с ним в море.

— Русалочка моя, — вылавливает он меня быстрее, чем я успеваю запаниковать в чёрной и страшной воде. Прижимает к себе. Находит мои солёные губы. — Сумасшедшая моя. Невозможная. Сбывшаяся.

— Это всё ты, — задыхаюсь я, ловя его дыханье. — Сначала ты подарил мне небо. Теперь подарил море.

— Осталось подарить тебе солнце, — улыбается он.

— Нет, ты и есть моё солнце. «эМ эС». Помнишь? Моё Солнце. Моё Меднобородое Солнце, — приникаю я к его губам.

И мы то ли тонем в этом море, то ли задыхаемся в руках друг друга.

Но он разрывает поцелуй, чтобы сказать всего два слова.

— Поехали домой?

— Поехали. Куда угодно, — шепчу я.

Глава 43

Он вытаскивает на берег доску. Наряжает меня, дрожащую от холода в свою рубаху. И пока я натягиваю на мокрую кожу штаны и бреду наверх, успевает унести доску и спуститься мне навстречу.

И я готовлюсь, что впереди у нас опять безумная поездка с ветерком в мокрой одежде на скутере. Но у шлагбаума нас поджидает такси.

И в тепле салона, в жадности его рук, скользящих по моему телу, в требовательности губ, не оставляющих мне больше ни шанса на сопротивление, я жалею только об одном — что эта дорога такая длинная.

Не давая мне ни вдохнуть, ни выдохнуть, целуя, в лифте он нажимает только на один этаж.

Но, преодолев силу его притяжения, я упрямо жму на «двадцать девять».

— Нет, нет, нет, — качает он головой, когда дверь открывается. И не отпускает мою руку.

— Я вернусь, — прощаюсь я с ним так же нехотя. — Я сейчас вернусь.

И молю бога, чтобы только Елизавета Марковна не задавала мне никаких вопросов, когда со скоростью бешеной белки я смываю с себя соль, чищу зубы, натягиваю то самое красное бельё и отвечаю на его сообщения.

«Я не могу без тебя»

«Держись!» — подумав, снимаю я с себя лифчик, оставшись в одном белом вафельном халате и трусах.

— Ланочка, кушать будешь? — все же поднимает голову старушка, когда я крадусь к холодильнику.

— Нет, нет, я просто кое-что возьму.

— Бери, бери что хочешь. А меня тут разморило что-то после моря, — зевает она и переворачивается на другой бок.

«Я почти сдох»

«Я иду!» — пишу я на ходу. И пока жду лифт, прямо в фойе снимаю трусы и засовываю в карман. «На хрен они мне нужны! Крышеснос так крышеснос!»

И физически чувствую какой из трёх лифтов приедет первым. Точно знаю — это будет тот, что только что отправился вниз с тридцать пятого этажа. И даже прислоняюсь к двери, уверенная, что лифт едет не пустой.

— Я не…

Но я не даю договорить, когда вижу только его голую грудь в наскоро запахнутом халате. И чувствую только обжигающее тепло его тела. И влажность губ, ещё пахнущих мной.