Свободен

Утром в своей постели я просыпаюсь от знакомого щелчка двери — неугомонная старушка с утра пораньше побежала на море. А я, потянувшись, неожиданно натыкаюсь на конверт под своей подушкой.

И застываю сидя с листком в руках, скользя глазами по строкам.

«Я знаю, ты ещё спишь. И я не хочу тебя будить. Но не могу молчать.

Я люблю тебя (это ты знаешь). Но ты даже не представляешь себе насколько. Ты — мои облака. Переменчивые, каждый день разные, но всегда остающиеся облаками. Ты — песок. Иногда зыбучий и опасный. Иногда мокрый и податливый. А иногда знойный, раскалённый, испепеляющий. Ты — моя хроническая ангина. Я болен тобой, но ни за что не хочу излечиваться. Ты — всё, чего я касаюсь, чем дышу, что вижу перед собой. Мой свет и тьма. Моя сила и слабость. Моя мечта и вдохновенье. Моя, моя, моя…

Я люблю тебя! (нет, этого ты ещё не знаешь). Потому что не знаешь, как давно я тебя люблю…»

Он не поставил подпись, но я же узнаю её с зарытыми глазами, эту «узость форм», «угловатость» и «особую резкость прописных «б».

«Нет, мы не выплывем, мы захлебнёмся к чёрту в наших чувствах», — закрываю я глаза, не в силах сдержать слёз. Не в силах справится со страхом, вдруг сдавившим грудь, что не бывает, просто не может быть всё настолько хорошо. Что- нибудь случится. Что-нибудь обязательно случится. Нам помешают. Нас разлучат. Нам позавидуют какие-нибудь злые боги, жадные люди, дрянные раковые клетки, стихийное бедствие или Его Величество Несчастный Случай. И может всё это глупости, но сейчас это сильнее меня — ощущение неотвратимой беды.

Наверно, таким беспричинным леденящим душу страхом по-настоящему накрывает, когда впервые осознаёшь: мне есть что терять. Я не смогу без него. Просто не смогу. Какая к чёрту работа, деньги, квартира. Я брошу ради него сотни работ. Это такая ерунда. Я пойду за ним босиком по битому стеклу. Я вычерпаю море, если понадобится. Развею сушу. Убью. Украду. Умру. Чтобы воскреснуть и снова быть с ним.

«Нет, я не знаю, Тём, как давно ты любишь меня, — вытираю я слёзы. — Но я знаю, как давно люблю тебя я». С сотворения мира. Когда первая кистепёрая рыба выползла на сушу — это была я. И я выползла в поисках тебя. Когда первая ДНК скрутилась в дугу — это тоже была я. И это ради тебя. И когда Ева накормила невинного Адама яблоками — это всё я. И заметь, уже тогда ты любил сладкое.

Глубоко выдохнув и оставив на казённой бумаге отеля поцелуй, я вкладываю его письмо обратно в конверт.

«А знаешь, я не буду бояться. Потому что, если не будет тебя, меня же тоже не будет. Вот и всё».

— Ланочка! — всплёскивает руками опешившая Елизавета Марковна. — Опять поссорились?

— Нет, — уверенно качаю я головой и хитро улыбаюсь. — Нас нельзя поссорить. Нет ничего, что сейчас я не смогла бы ему простить. Разве только то, что он не рассказал мне про свою тётку.

Глава 46

— А я стою у ресторана. И замуж поздно. И сдохнуть рано, — поёт эта неугомонная старушка, сидя в мелком каменном бассейне с горячей водой, покачивая ногой.

И я даже рада что в «Китайские термы» мы поехали с ней вдвоём, а Артемий Деловой с утра пораньше уехал на очередную встречу. Очень важную, решающую и последнюю, как он обещал.

— Даже не знаю, каким он был в детстве, — пожимает Елизавета Марковна плечами, отвечая на мой вопрос. — Как все. Обычный пацан. Я видела его в основном летом. А летом они, знаешь, какие? Все сорванцы. То в гараж чей-нибудь залезут. То в стекловате изваляются. То грязной вишни объедятся.

— А почему именно летом? — подтягиваю я ноги, садясь повыше на каменную ступеньку.

На улице да в тени здесь с утра довольно прохладно. Но сорок градусов воды воспринимаются как «горячо». В ванну, где было сорок три, я даже залезть не смогла, думала сварюсь заживо. Там и надпись была по-русски соответствующая: «суп». Осталось только добавить: «из посетителей».

— Зимой он жил с матерью в Питере. А к отцу, стало быть, на каникулы приезжал,

— смотрит она на лежащие на полотенце часы. — Ну что, положенные пятнадцать минут в имбире отсидели? Куда дальше?

— Не важно, что приглянется.

— И то верно, — кряхтя выползает она.

— А как его мама с отцом познакомились? — первой спускаюсь я в «лужу» с полынью.

— Ты и этого не знаешь? — садится она рядом. И, понюхав холстяной мешочек с травой, выжимает его рядом с нами, а потом отпускает в свободное плавание. — Вот тут чувствую, что полынь. А то что вино, что кофе, что эта, экзотическая…

— Плюмерия, — подсказываю я.