Свободен (СИ)

          Я ведь и влюбился в него, не сразу. Он постепенно проник, незаметно влился в меня, просочился в мои мысли, – стал моей главной жизненной потребностью. Каждый день видеть его: сидящим в школе за партой и на дереве в парке, стоящим в ледяном весеннем пруду босыми ногами – проверял опытным путем, проснулись ли пиявки, жертвующим мне своё мороженное, взамен того, что я случайно уронил на его любимые серые штаны... как скоро я начал понимать, что это и есть счастье. Я ведь и забыл тогда, что надо проверяться, анализировать: не сделал ли что-то такое, что нельзя, что может не понравиться другим. Я чувствовал тепло внутри только от того, что он просто смотрел на меня и... забывал обо всём.

Не так давно. И почти, правда

          Не сложилось... Не вышло из Игоря Алексеевича Сидорова того, кого слушаются, того, у кого сила. Не получилось стать мужиком. Может в нужный момент не было перед глазами того самого примера – мужской особи, называемой "папой"? Может виновата учительница, та самая, первая, которая не смогла, не разглядела, не почувствовала в испуганном первоклашке ребёнка робкого, нуждающегося в особой поддержке и внимании; мама беседовала и беседовала с педагогами – не вылезала из школы, пока Игорь в восьмом классе не взмолился, ошалев от её навязчивой заботы. Можно грешить и на одноклассников, что подобрались сплошь злые и драчливые; бабушка тоже не отставала – вела переписку с министром образования: "Это ж надо, кого в школы нынче берут? Сплошные уголовники!" А может Игорёк с самого рождения не был тем, кому на роду написано быть самцом? Ну, не запланировали свыше сделать его мечтой прекрасного пола и примером (а может и грозой) для своего. Но он хотел, рвался, из кожи вон лез, чтобы соответствовать, чтобы – как все, чтобы вместе со всеми. "Каждый сверчок..." – быть может это и не так обидно, когда своё, когда с истоков – с начала, когда принимаешь себя, принимаешь таким, какой есть...

          Но Игорь, напуганный в детстве наглым самоуверенным подростком, да ещё и так "кстати" оторванный от привычной обстановки, от своей семьи... Он боялся снова начать задыхаться: так черно и страшно... В свой день рождения, дома, играя на ковре, он до смерти перепугал бабушку своими хрипами и синими губами на белом лице. Поэтому в больнице он впервые понял, что многое надо терпеть: он терпел боль в горле, уколы, постоянные насмешки Юрца и... опять терпел, но уже в школе. Мирился со своей неуверенностью, слабостью. Он впервые оказался один на один с таким количеством детей – не скрыться: долго, шумно, непонятно... Смятение в душе, в голове – раздрай. После нескольких лет учёбы Игорь всё также не понимал, что надо делать или чего не надо делать, чтобы тебя не отвергли, не высмеяли. Он видел, что одним мальчикам прощается то, за что других обзывают, а бывает, что и бьют. Он не понимал, пытался разобраться, но – безуспешно... Оставалось только надеяться, что всё когда-нибудь изменится, что станет по-другому.

          Переходя из класса в класс, Игорь постоянно прислушивался к себе: есть ли изменения, появилось ли то самое особое уважение от других, себе подобных и полом, и взглядами... Но ничего такого, что выделяло бы его, что указывало на принадлежность к особой "мужской касте" не наблюдалось: одноклассники относились к Игорю снисходительно-прохладно (Nintendo, как всех остальных, его не затянула), первая красавица класса и его тайная любовь, Анечка, хихикала над шутками другого мальчика, в секции борьбы, куда он уговорил маму "попробовать походить" он с трудом получал один балл в тренировочных схватках. Одно время он всерьёз увлёкся коллекционированием трансформеров, но сражаться с ним в разноцветных роботов или меняться ими никто не спешил. Но почему же тогда Петька Борцов, принося в школу свою армию, мгновенно становился героем дня? Даже забитый тихоня Сашка Иванченко и тот его не боялся.