Свободная

От щемящего чувства в груди зябну. Это далеко уже не ревность и не обида. Это нечто, граничащее с горечью. Хочется выдохнуть, но будто ком застрял в горле. Мысль, что ему может нравится эта девушка, сотрясает за доли секунд.

Через полминуты внутренней борьбы сдаюсь и прикрываю глаза рукой. Не помогает.

– Прошу! – послышалось спереди.

Я медленно открываю глаза, и как раз в этот момент бармен церемонно выставляет на стойку бокал, на четверть наполненный темно-бордовой жидкостью, прозрачный заварник, чашку на блюдце с салфеткой, и тарелку с дольками засахаренного лимона в комплекте с десертной вилкой из стали с никель-серебряным покрытием, больше напоминающую бесценный антиквариат.

– Здравствуйте! Вы закажете еще что-нибудь? – спросил неожиданно подошедший ко мне официант – вышколенный до приторности мальчик в белой рубашке с до хруста накрахмаленными манжетами и воротничком.

Он остановился рядом и, заискивающе улыбаясь, протянул мне меню, но, как мне показалось, был совсем не рад тому, что в их заведении появился такой случайный клиент.

– Нет, – вежливо отвечаю я. – Спасибо, но, по-моему, здесь какая-то ошибка. Я и этого не заказывала.

– Я знаю, – сказал официант и указал подбородком чуть в сторону.

Я тут же обернулась в зал, сконцентрировав внимание только на одном человеке. Никак не могу оторвать от него глаз: от его отточенной манерности, сдержанности и такой пронзающей твёрдости характера, которая ярко выражается в каждом его вычерченном движении, даже в том, как сейчас он держит за руку другую женщину.

– Заказ за вас сделали, – наливая в чашку пахучий дымящийся чай, подтвердил мою догадку бармен.

Хочется встать, подойти к ним и во всеуслышание сказать, все что я думаю о его унизительной благотворительности, но решаю промолчать и подать свою глупую обиду в холодном виде.

– Предлагаю вам выбрать что-нибудь еще. У нас отличная изысканная кухня.

Говоря со мной, бармен проследил направление моего взгляда и заговорщицки подмигнул мне:

– Филе-миньон из вагю*. Очень рекомендую. Попробуйте.

– Надеюсь, это будет самое неприлично-дорогое блюдо вашего ресторана, – фраза сорвалась с губ раньше, нежели чем я сообразила, что произнесла это вслух.

Конечно, я понимала, что не разорю долларового миллиардера куском жареного мяса, пусть недешёвым, но мне захотелось хотя бы попробовать это сделать.

– Всенепременно, – ответил почтительно, с едва лишь уловимым оттенком насмешки официант и, чтобы я не передумала, заблаговременно скрылся из моего поля зрения.

– Хотите поговорить? – всё также расплываясь в широкой улыбке, продолжил бармен. – Я никогда не переступаю граней человеческих сердец. Не лезу в душу и не копаюсь в ней, если мне это не позволено.

– А почему бы и нет?! – пожимаю плечами и смотрю на потухший дисплей своего телефона: в сумятице чувств я даже не замечала, что все это время у меня молчит мобильник. – Как оказывается, больше не с кем…

Видимо, дождаться окончания этого затянувшегося дня на трезвую голову будет просто невозможно, поэтому я делаю первый глоток предложенного мне терпкого вина.

***

Слишком жарко. Слишком душно.

Алкоголь служит катализатором. Пара глотков или пара бокалов, и вот я уже начинаю задыхаться от воспоминаний.

Ненавижу их.

Спешу выйти из ресторана, исчезнуть, раствориться – все, что угодно, лишь бы не быть здесь.

Ноги еле несут меня, а тело трясёт так, будто по нему вместо вен протянули электрические провода, которые теперь гудят от высокого напряжения. Оказавшись на улице, делаю несколько шагов вниз, спускаясь по широким гранитным ступеням крыльца и, опершись одной рукой о мраморную колонну, судорожно выдыхаю накопившийся в лёгких воздух.

Тошнит. Хочется выблевать всю эту гниющую боль из себя, которой стало слишком много. Всю боль, что застыла в недрах души, но она будто плесенью проросла, приросла в изможденном организме.

Как ни странно, я еще в состоянии развернуться на каблуках, и, не спотыкаясь, не оглядываясь, зайти за угол.

Здесь, в холодном полумраке узкого проулка, освещенного только светом пары тускло мерцающих ламп, я останавливаюсь и прислоняюсь к стене затылком. Но почти сразу сползаю прямо на мокрый асфальт, обхватываю руками колени и стараюсь сжаться в крошечный комочек…

Закрываю глаза.

Ненавижу себя. Ненавижу за каждое неправильно принятое решение.

Слишком многое во мне прогнило: начиная с наглухо перекрытых эмоций и заканчивая, словно ржавыми гвоздями, прибитыми к сердцу воспоминаниями. Я и забыла, когда по-настоящему интересовалась людьми, вникала в них искренне, серьезно и глубоко. Всегда только изображала этот интерес к другим, имитировала его, до дрожи боясь быть разоблаченной, выучила правила игры и старалась следовать им.

Мне необходимо избавиться от этого всего, выплакаться, высказаться. Необходимо, но будто невозможно.

Сейчас, именно в этот момент мне так нужно вывернуть свою жизнь некрасивой изнанкой наружу, вытряхнуть и показать ее близкому человеку. А такого человека рядом нет. Никого нет. Нет того, кому бы я доверила себя и перед кем, не боясь осуждения, сумела бы снять свою маску.