Резко открываю глаза. Чудовищность того, что я, возможно, только что обнаружила, обрушивается на меня как кирпичная стена дома. Есть только один способ, которым Марта могла заполучить кошачью бирку: она ее убила. Это был не Джек, а его жена. А мышь? Я возвращаюсь мыслями к тому моменту. Джек яростно отрицал, что оставил мышь с ловушкой в моей комнате. Что, если он говорит правду? Был момент, когда я спустилась вниз и услышала, как наверху закрылась дверь, и это было прекрасной возможностью быстро зайти в мою комнату и положить туда мышь. Но что, если это была Марта? Если, стоя за дверью своей спальни с отвратительной мышью и ловушкой в своей тонкой и нежной руке, она выжидающе слушала, когда я спущусь вниз. Потом открыла дверь, на цыпочках ушла наверх и совершила это гнусное дело. А голуби и мухи? Это Марта, а не Джек, подняла эту тему, настаивая на том, что видела муху в доме. Я же видела мух только в своей комнате. А она заранее подготовила историю о том, что голуби, застрявшие в дымоходах, — обычное явление в этом доме. Я представляю, как она смеялась про себя, когда рассказывала мне все это, наслаждаясь каждым моментом разговора.
А кошка? Она действительно убила Бетти? У меня скручивает живот. Как еще можно объяснить то, что она, возможно, носит бирку бедного животного? Она заманила невинную кошку в ловушку и отравила ее каким-то веществом или испорченной едой?
Мне трудно принять такую возможность. Боже мой, носить на шее бирку животного, которое она убила, это отвратительно, просто мерзко. Хуже не бывает.
Конечно, если она это действительно сделала.
Не могу в это поверить. Я не хочу, чтобы это была Марта. Она вела себя так терпеливо и заботливо, когда я бодрствовала во сне. Она нежно поставила меня на ноги, отвела обратно в комнату с любовью матери к своему страдающему ребенку. Даже осталась со мной, пока я не пришла в себя. А что насчет того момента, когда я услышала, как Джек ударил ее? Нет, я снова убеждаю себя. Это Джек, а не Марта. Может, это он заставил ее надеть бирку? Он издевается над ней, причиняет ей физическую боль, бог знает как давно это длится. Разве не так говорят? Что женщины, подвергшиеся насилию, остаются со своим обидчиком, потому что они слишком напуганы, чтобы уйти, что из них выбили все самоуважение в буквальном смысле?
Но что я на самом деле видела и слышала в тот день, когда вошла в дом и была потрясена до глубины души звуком удара плоти по плоти? Дверь гостиной была закрыта, и это означает, что на самом деле я ничего не видела. Я слышала повышенные голоса. Нет. Только один голос был повышен. Теперь я вспоминаю, что не могла понять, был ли это мужчина или женщина, потому что в нем бушевал гнев. И это не у Марты уродливый синяк на лице. А у Джека. Я вспоминаю, как он был смущен, когда я упомянула отметину на его лице в его вонючем полисаднике марихуаны. Что, если это не смущение, а стыд? Унижение оттого, что жена бьет его?
Я вижу прямо перед собой иной вариант происходящего так четко, как будто это надпись на стене: что, если это Марта хочет, чтобы я собрала вещи и уехала? Я качаю головой: в этом нет никакого смысла. Я могу понять, почему Джек хочет, чтобы я уехала. Я отвергла его ухаживания, он вне себя от злости и не может смириться с тем, что какая-то девушка не хочет, чтобы он залез ей в трусы, поэтому он ждет, когда я съеду. Это я понимаю.
Но Марта? Что я ей сделала? Это потому, что она не хочет соревноваться с молодой женщиной у себя дома? Не то чтобы это было соревнование. Но разве Марта не призналась, что не учла тот факт, что каждый день рядом с ее мужем теперь будет молодая женщина?
«Ты спала с ним?» — вот ее точный вопрос.
Мой мозг словно в тумане. Я не могу понять, что происходит. Я ставлю стул под дверь и тащу стол туда же. Я напугана. До смерти боюсь.
В этом доме следует бояться именно Джека? Или Марты?
Или я придумываю вещи, которых на самом деле нет?
Глава 25
На следующий день, глядя, как я выхожу из машины, мама не верит своим глазам. Она взволнованно проверяет время на часах.
— Что ты здесь делаешь? Ты сказала, что приедешь вечером. Разве ты не помнишь, что отца днем не будет? — на ее лице отразились напряженная работа мысли и тревога. — Дорогая, что-то случилось?
Я пораньше ушла с работы под предлогом приема у стоматолога и поехала в Суррей. Я целую маму в щеку, сразу же успокаивая ее. От нее исходит стойкий аромат гвоздики: похоже, она пила свой особый джин-тоник с тремя бутончиками-гвоздиками в ломтике лайма.
— У меня появились неотложные дела вечером, но я не хотела переносить свой визит к вам, — выпаливаю я, — поэтому я здесь, — я беру ее руку в свою. — Если честно, мам, мне не понравилось, как все закончилось вчера. Ты была так расстроена.
Она улыбается мне одной из тех великодушных улыбок, которые, как мне кажется, бережет только для меня. Только в этот раз у нее дрожат уголки губ, а глаза не излучают свой обычный свет.
Она берет меня под руку и ведет внутрь.