Свободная охота

– Пожалуйста, товарищ майор! – отозвался Бессарабов. – «Стингер» взял старший сержант Ванитов. Лично!

– Ладно, ладно, потом! – забывая о своих солдатах, о вертолётах, о Ванитове с Бессарабовым, с жадностью оглядывая добычу, пробормотал майор. – Неужто «стингер»?

– Собственной персоной!

– Что ж, штука незнакомая… Серьёзная музыка! – Денисов наконец оторвался от футляра с «музыкой». – Вполне возможно, что и «стингер».

– Как это «вполне», товарищ майор? Как это прикажете понимать?

– Специалисты скажут, «стингер» или не «стингер». Вот тогда окончательно и «гопнем». А пока не перепрыгнули через плетень – не кажите «гоп!»

– Да причём тут специалисты со своим «гопом»? Вот он, самый главный специалист! – Бессарабов тряхнул седобородого. – Наводчик. Оператор. Собственной персоной! Взят вместе со «стингером».

– Наводчик?

– Ну, если не наводчик и не оператор, то страж неба, как он про себя говорит. Или кем он ещё может быть по ихней бюрократии? В общем, нужный человек!

– Молодцы, ребята, ой, какие молодцы!

– Товарищ майор, одной похвалой сыт не будешь, «спасибом» не отделаетесь, – Бессарабов сделал многозначительный вид и приложил руку к шапке. – Не о себе пекусь, а о своём боевом друге. Раненом, кстати.

– Р-разговорчики! – Денисов мгновенно сделался строгий, повысил голос, в следующий миг увидел Ванитовскую культю, пропитанный свежей кровью бинт. – Сильно? – майор попытался по глазам Ванитова понять, сильно его зацепило или нет: боль, испуг всегда вымораживают взгляд, делают его плоским – и тогда отпадает надобность говорить правду либо, напротив, скрывать её, врать – майор был опытном человеком, огнём опробованный, но и Ванитов тоже был опытный – умел закрываться: прошёл ту же науку, что и Денисов, и когда он не ответил на вопрос майора, то майор ничего не определил, спросил снова: – Сильно?

– Если это действительно «стингер», то и не такую боль готов стерпеть, – спокойно, стараясь, чтобы голос его не дрогнул, не потерял бодрого тона, ответил старший сержант.

– По вертолётам! – скомандовал майор. – Возвращаемся!

Седобородого также втолкнули в вертолётный трюм, усадили на полу.

– Не перебор ли пассажиров? – высунулся из кабины пилот.

– Поехали, поехали! – грубовато скомандовал майор. – Всё равно этого душка оставить не можем! – он не удержался, расцвёл, будто роза – щёки утратили привычную бледность, изнутри, из-под кожи проступил мальчишеский румянец, Денисов словно бы свет далёкий, нежный, бодрящий увидел. – Этот душок – ценный душок! – пояснил он пилоту.

Тот, перегнувшись через колени Денисова, севшего у входа, выглянул наружу, окинул долинку безмятежным взглядом любителя техники, огорчённо поцокал языком – столько целых мотоциклов остаётся – дорогие ведь машины, не умеет майор Денисов ценить добро, надо бы сообщить в ближайший кишлак, в отряд защиты революции, чтобы забрали технику, но в кишлаке нет радио, и вертолётчик огорчился ещё больше, даже с лица сдал – он был выходцем из крестьян, имел крестьянскую хватку, крестьянскую психологию, и не принимал того, что принимал Денисов. Машину он поднял стремительно, резко, наклонил нос, чтобы при случае было удобно пустить нурс – неуправляемый реактивный снаряд, прикрепленный к крылышку вертолёта, встряхнуть землю вместе с остатками душманского пулемета ДШК, и с места дал полный газ.

Машина заскрипела, заскрежетала корпусом, расчалками, тросами – вертолёт был заслуженный, много испытавший, дырявый, хлебнул всего, как, собственно, и его хозяин – капитан с хитрым крестьянским лицом, относящийся к машине, как старый хозяин к корове – бережно, но без поблажек: если что – сиськи от вымени отдерёт, но выжмет из них последнюю каплю молока, но он же и последний ломоть хлеба корове отдаст, не пожалеет, и кнутом, если сочтёт нужным, приголубит, и при случае, когда добрый, сунет в мокроносую зубастую морду горсть сахара.

Старший сержант Ванитов сидел на дюралевой скамейке совершенно безучастный, баюкал руку, думал о чём-то своём, а его друг Бессарабов празднично сиял лицом – от него глаз нельзя было оторвать, лучился парень, будто он взял «стингер», а не Ванитов, – футляр со «стингером» лежал у него на коленях и Бессарабов оберегал его от вертолётных толчков, упирался ногами в железную распорку – как бы что в добыче не поломалось, не лопнуло, не протекло. Бессарабов довольно щурился и думал о том, что может ведь такое случаться – с этим «стингером» кончится война – взяли его и теперь всей стрельбе конец… Может такое случиться или нет?

Ведь сколько к «стингеру» ни приспосабливались, сколько ни гонялись – удачи не было, даже, как слышал Бессарабов, пытались купить его за пять миллионов «афоней» – местных денег, но нет – не везло. А тут вот он, «стингерочек»-то, в руках находится. Бессарабов готов был футляр с ракетой тетёшкать, как ребёнка.