Свободное радио Альбемута

– Это ни о чем не говорит. Я – «крот». Они, вероятно, думают, что по ночам со мной вступает в связь Арампров. ВАЛИС – кодовое название для свободного радио Арампрова.

– Арампров – всего лишь слово на асфальте.

– Арампров – это все, что противостоит Фримонту. Послушай, Фил, – Николас глубоко и прерывисто вздохнул, – наверное, мне придется с ними сотрудничать. Или по крайней мере делать вид.

– Почему?

– А ты посмотри, что произошло с тобой: в дом ворвались, половину бумаг унесли… С тех пор ты не в состоянии писать – по психологическим и практическим причинам. Нервы у тебя ни к черту. Ты плохо спишь – все ждешь, что за тобой придут. Я вижу, что с тобой сделали – в конце концов я твой лучший друг.

– Ничего, переживу, – сказал я.

– Но у тебя нет жены и маленького сына, – тихо произнес Николас. – Ты живешь один, Фил, без семьи. А что, если бы в ту ночь, когда выбили твою дверь и разбили окна, дома находился бы твой маленький сын, один? Они могли бы…

– Они дожидались, пока я не уйду, – возразил я. – Торчали там с неделю, я видел их. Все ждали, когда дом опустеет.

– Для подобных рейдов правительство нанимает бывших вьетнамских ветеранов, – сказал Николас. – Это называется «найти и схватить». Боевая операция, проведенная профессиональными военными с использованием пластиковой взрывчатки. Фил, на твой дом напали солдаты. А у меня Рэйчел и Джонни.

– Если ты сломаешься, пойдешь им навстречу, то тело твое, может, и будет жить, но не душа.

– Я дам им безобидную лирику без всякого криминала.

– А что ты скажешь себе, когда они арестуют одного из тех бедолаг, на которых ты настучишь?

Николас долго смотрел на меня скорбным взглядом. За все годы нашего общения я никогда не видел такого несчастного выражения на его лице.

– А они арестуют обязательно, – добавил я. – И ты это знаешь. Меня еще тоже могут арестовать. Угроза не миновала.

– В том-то и дело, – произнес Николас. – Я хочу отвести от себя угрозу – ради Рэйчел и Джонни. Я хочу быть рядом с сыном, видеть, как он растет; это самое ценное, что есть у меня в жизни. Я не хочу сидеть в концентрационном лагере и вкалывать на плантациях репы.

– Феррис Фримонт властвует не только над страной, – заметил я, – он властвует и над умами. И он их обесчестил.

– «Не судите», говорится в Библии.

– В Библии говорится: «Царствие Мое не от мира сего»,[1] – сердито отозвался я. – То есть потом за свои поступки придется нести ответ.

– А мне приходится нести ответ прямо сейчас.

– Это ни в какое сравнение не идет с тем, что грядет. Ты советовался с ВАЛИСом?

– С ВАЛИСом не советуются. Он – или они – мне диктуют.

– Пусть велят тебе не сотрудничать.

– Пока указаний не давали. Значит, я продолжаю поступать так, как поступал бы сам по себе.

– Если ты будешь содействовать операции «Накалывание» (так мы издевательски называли операцию «Обследование»), спорю на доллар, что ВАЛИС никогда не выйдет с тобой на связь.

– Я сделаю то, что должен сделать, – сказал Николас.

– Ты и обо мне им настучишь? Ну, о том, что я пишу?

– То, что ты пишешь, они могут прочитать сами; все напечатано.

– Заложи им «Пролейтесь слезы». Книга не вышла, а ты знаешь, о чем она.

– Извини, Фил, для меня самое главное – жена и ребенок.

– И ради этого, – горько произнес я, – я переехал в Южную Калифорнию!..

– Фил, я не могу рисковать ВАЛИСом, это чересчур важно. Важнее, чем ты, я или кто угодно.

Представьте ситуацию: близкий друг регулярно доносит о происходящем клевретам Ферриса Фримонта. Когда я осознал, что Николасу известно обо мне практически все, угроза стала совсем близкой – и очень личной. «Если ВАЛИС существует, – сказал я, – он защитит тебя – ты сам так говорил когда-то. А если не существует, тогда тебе нечего оберегать и, следовательно, нет мотива с ними сотрудничать. Так или иначе, скажи им, чтобы убирались к черту». На самом деле я думал о себе. Не то чтобы я был видным антивоенным активистом или хотел им стать, но в глазах ДАНа моя деятельность выглядела вполне подрывной. И Николас все о ней знал.

Так в наших отношениях наметился первый разлад. Николас нехотя согласился, что в принципе можно устоять против «дановцев» с их досье, сохранив и семью и работу; и все же он явно боролся с сомнениями. Так или иначе, я больше не мог доверять закадычному дружку, которого знал и любил еще со старых дней в Беркли. Власти сделали свое черное дело: вбили клин между людьми, полагавшимися друг на друга безоговорочно.