Свободный торговец

Но у Хенрика нет уверенности в себе, у него никогда ее не было. Он так устроен, что все время живет с ощущением некоторой неловкости — за то, что он вообще существует, за то, что он какой-то не такой, как нужно. Поэтому ему всегда хочется забиться куда-нибудь в дальний угол, затеряться среди других и чтоб никто не обращал на него внимания. Но, если человек учится на курсах, это, увы, неосуществимо и с первых же дней возникают трудные ситуации. Всякий раз, как в класс приходит новый преподаватель, он начинает урок с того, что знакомится с учениками, выкликая их по классному журналу. Они записаны в алфавитном порядке, и Хенрик где-то во второй половине списка, и вот он сидит, обливаясь потом от волнения, и ждет, пока его выкликнут. Сидит и про себя репетирует, как он громко и отчетливо крикнет «Я!», но, когда его очередь наконец подходит, у него вырывается лишь слабый шепот, и преподаватель не может найти его глазами.

— Кто это был? — спрашивает он, оглядывая класс.

— Я, — повторяет Хенрик чуточку громче и краснеет до ушей. Он чувствует, что все на него смотрят, и слышит, как кто-то фыркает.

Хенрик злится на себя и решает, что хватит ему разыгрывать дурака, впредь он будет отвечать нормально, но в следующий раз опять повторяется та же история. Он сам не может понять, в чем дело, имя у него самое обыкновенное, тем не менее он ведет себя так, словно «Хенрик Могенсен» звучит смешно или неприлично.

И то же самое, когда его вызывают отвечать. Дома он старательно учит уроки, но, несмотря на это, когда его спрашивают, на него будто затмение находит, он слова не может из себя выдавить. Так было в свое время и в школе, но там ему часто мешал страх перед учителями, которые вечно распекали его, считая, что он лентяй. Здесь же преподаватели никогда его не ругают, они обращаются с Хенриком вежливо, как со взрослым человеком. Но при всем том они, разумеется, намного образованнее его и умеют так тонко острить и иронизировать, что Хенрик перед ними беззащитен. Однажды на уроке географии его вызывают рассказать что-то такое про море, и он спотыкается и запинается, как будто не имеет ни малейшего представления об обсуждаемом предмете.

— Ты что же, никогда не бывал у моря? — ехидно интересуется преподаватель.

Хенрик не знает, что ответить. Очевидно, в вопросе есть какой-то смысл, который до него не доходит. Ясно, что он бывал у моря, но он не решается это сказать из опасения, что здесь какой-то подвох.

— Но может, ты хотя бы знаком с кем-нибудь, кто бывал у моря? — не унимается преподаватель.

Весьма остроумное замечание, и класс встречает его шумным одобрением. Хенрик заливается краской, и слезы вот-вот навернутся на глаза, но он берет себя в руки и делает вид, что тоже веселится вместе со всеми. Да ведь и в самом деле, преподаватель не со зла над ним потешается, он просто разговаривает в привычной для его круга манере, и ему невдомек, что есть люди, такие, как Хенрик, которым непонятен его язык.

Хенрик злится, что все время ведет себя как последний дурак, но он не жалеет и не раскаивается, что поступил на курсы. Он заранее знал, на что идет, и ничего другого не ожидал. Сама по себе учеба его не интересует, он относится к ней как к неизбежному злу, с которым он вынужден мириться ради того, чтобы не иметь больше дела с малярной мастерской и подняться когда-нибудь на один уровень с Енсом и Гитте.

В два часа Хенрик возвращается домой и может свободно вздохнуть до завтрашнего дня. Квартира теперь до самого вечера в его полном распоряжении, потому что мать с отцом оба работают в магазине. Хенрик любит оставаться один, он бы вообще с удовольствием жил один в квартире, и несколько часов он наслаждается миром и покоем, никто его не теребит, ни о чем не спрашивает и не делает замечаний. Он ставит чайник и пьет чай, слушая пластинки или листая журналы. У него много уроков, но надо же отдохнуть, прежде чем засаживаться за работу. Он решает приняться за домашние задания в четыре часа, но в четыре часа он как раз доходит до самого интересного места в журнале и дает себе полчаса отсрочки. Чаще всего кончается тем, что он так и не успевает начать до прихода родителей и потом уже тратит весь вечер на приготовление устных и письменных уроков, потому что им очень много задают, больше, чем когда он учился в школе, а интересней не стало, такая же скучища, как и тогда. Но ничего, он это все одолеет, и, хотя он всегда слишком долго раскачивается, он выполняет все, что задано. Нередко он вынужден сидеть для этого до поздней ночи, и родители хвалят его за прилежание и радуются тому, что он, как они выражаются, нашел наконец себя.