Свободу медведям

Я видел, как острые копыта самца проломили лед, сначала под воду ушла его грудь, разломившая льдину пополам. И он поплыл; его несло мимо ярко освещенных городов над рекой, густо пахнувших смолой лесопилок — по темной и затхлой из-за коры воде. Олень вынырнул среди девственно-белых, заснеженных берегов и увидел своих самок, поджидающих его на берегу. Он сделал пару легких, неспешных рывков, подминая кромку льда, куски которого понесло вниз по течению.

Я снова был сбит с толку. Я затаил дыхание, потому что перестал шагать по воде и ушел на глубину. Я ощутил свои ноги на мягком илистом дне реки. Когда к оттолкнулся, олень достиг берега.

А потом я дал себе вволю почихать. Меня вынесло на поверхность.

От спального мешка пахло лесопилкой. Прижаз свои руки к моим ушам, Галлен встряхнула мне голову. Самец, пьяно пошатываясь, стоял на берегу. Галлен поцеловала меня в губы, и в голове у меня прояснилось. Теперь олень скачками бежал по твердому берегу к своим самкам.

Затем руки Галлен осторожно отпустили мои уши, мой пульс успокоился, и я стал слышать только реальные звуки.

Рядом шумела река. И было слышно негромкое лягушачье кваканье из болота, находившегося там, где его меньше всего ждешь найти.

Что Галлен сделала еще раз

Я проснулся, чувствуя себя виноватым в том, что вообще заснул. Поскольку знал, что Эрнст Ватцек-Траммер провел ночь положив голову на кухонный стол и пересидел даже посудомоек с первого этажа гастхофа «Эннс».

Галлен уже проснулась, она шарила в поисках своих хаггисов и пытаясь незаметно для меня нащупать лифчик за мешком. Слава богу, она приняла мой виноватый вид на свой счет. Потому что сказала:

— Все в порядке, Графф. Я прекрасно себя чувствую, — и постаралась глядеть веселей, но только не на меня — ее сияющие глаза смотрели в сторону.

— Очень хорошо, что у тебя все в порядке, — сказал я, чтобы она считала, будто я думал о ней. Потом я не стал думать о ней и поцеловал ее, после чего принялся энергично ерзать в мешке.

Но Галлен сказала:

— Подожди, твои семейные трусы здесь. — И она повернулась ко мне спиной, чтобы я не лез глубоко внутрь сладко пахнущего смолой мешка.

— Этот мешок не мешало бы проветрить, — заметил я.

— Это из-за меня? — спросила Галлен. — Это я так пахну?

— Ну… — протянул я, и мы оба принялись оглядывать все вокруг в поисках какого-нибудь необычного маленького животного или птицы с ярким оперением, чтобы я мог сказать: «Господи, Галлен. Ты только посмотри на это». И таким образом плавно сменить тему разговора. Но я не увидел ничего, кроме покрытого каплями росы мотоцикла и реки в туманной дымке. Утренний воздух был холодным. — Давай искупаемся, — храбро предложил я.

Но Галлен не захотела вылезать из мешка, пока я не подал ей лифчик. Она его у меня не просила, однако я высунулся из мешка и, пошарив вокруг, нашел и помахал им в воздухе.

— Это что за ненужная штучка? — спросил я.

— Отдай, — попросила Галлен, ее волосы скрывали глаза.

Потом я спустился к реке и стал поджидать ее.

Господи, вода оказалась просто обжигающей, от нее мои зубы зазвенели друг о друга, как стекло, и я едва не лишился своих позорных трусов. Галлен не стала плавать — она только окунулась. Когда ее волосы намокли, я увидел, какая гладкая у нее голова. Ее уши выглядели немного забавными — слишком длинными и как бы заостренными. Ее подбородок дрожал от холода. Когда она выбралась на берег, в ее лифчике было полно воды. Она осторожно отжала его, поправив груди и разгладив на них лифчик. Потом увидела, что я наблюдаю за ней, и побежала по берегу, спиной ко мне, зная, как плотно хаггисы облегают ее.

Я выбрался из воды, двигаясь словно обезьяна из-за моих проклятых трусов, облепивших меня и сползших почти до колен. И когда Галлен увидела, как нелепо я выгляжу, она рассмеялась над моей костлявой фигурой.

— Мне кажется, тебе нужны семейные трусы размером поменьше, — сказала она.

Тогда я подскочил к ней, приплясывая вокруг, показывая пальцем на нее и громко вопя:

— Ay тебя в лифчике два шиллинга!

Потому что ее соски походили — размером и цветом — на две очаровательные медные монетки. Два шиллинга, да и все!

Потом она внимательно посмотрела на себя и резко отвернулась. А я подумал: «Пожалуйста, смейся, Галлен, — даже над собственными грудками. Немного юмора — самое необходимое, уверяю тебя».

— У тебя есть рубашка, которую я могла бы надеть? — спросила она, серьезно и озабоченно. — Моя блузка мгновенно намокнет, а я не взяла полотенца.

А когда я принес ей свою легендарную футбольную фуфайку в красно-белую полоску, она прикрыла соски руками, хотя при этом широко улыбалась; прядь волос прилипла к уголку ее рта, и она отбросила ее языком.

— Как насчет завтрака? — спросил я. — Если ты сможешь развести костер, я сгоняю в город за кофе и яйцами.