Свободу небу!

Она затолкала копейку на дно своего объемистого бьюти-рюкзака и растроганно прижала руки к сердцу:

— Как я тебя, братик, люблю! Ты уже в детстве был такой талантливый: на майских жуков с голыми руками выходил, подземный город хотел построить…

— Ладно, — смущенно ответил Сверч. — Сегодня я тебе комнату сделаю.

И тут издалека послышался необыкновенный звук. Он был таким мелодичным и захватывающим, что все забыли не только о деньгах, обо всем на свете забыли. Будто мягкой фланелью этот звук смахнул с сердца все, что выглядело тяжелыми камнями, а на деле оказалось сияющими пылинками. Бабушка, Сверч и Лю завороженно повернули головы к открытому окну.

— Ой, — встрепенулась Лю, увидев вдали красноватый дым, что поднимался над травяными зарослями. — Мне еще в одно место надо съездить.

— Завтра съездишь, — добродушно сказал Сверч.

— Меня ждут! — испуганно пробормотала Лю.

Быстро спустившись к воде, она залезла в шаткий стаканчик и погребла к берегу. Поглощенная поднимающимся над травой дымом, она не заметила, как с запяток ее тележки, оставшейся без присмотра, спрыгнул толстый мостовичок, одетый в белые штаны и в не менее белую рубашку.

Если бы Лю не была так встревожена растущим вдали дымом, она бы непременно этого мостовичка заметила и спросила у него или, поскольку он сразу сбежал, у своего брата и Муши: что толстячок делал на ее тележке?

Попутно она бы еще, наверное, спросила: «Почему ветер дует? Зачем звезды горят? И почему собака живет 15 лет, ворон — 300, а мостовики всего два года?»

Глава 8. Убегающие и наблюдающие

Из шершавых стеблей полыни выглянула Картошечка со взятым наизготовку арбалетом.

— Не шевелись! — сказала она.

Рон попытался разглядеть еще одну почти невидимую девочку:

— Надо говорить: «Стой, руки вверх!»

— Стой, руки вверх!

— Я и так стою...

— Не бойся! Это опасный преступник, — поднялась Пава.

— Я Рон, — повторил мальчик.

Светлый хохолок строптиво торчал над его лбом. Темные волосы были давно не стрижены. В руке он сжимал дротик с узким наконечником. На ремешке у него висел рожок, похожий на пожелтевшую серебряную улитку.

— Тебя полиция ищет, — слегка опустила самострел Картошечка. — Что ты натворил?

— Если полицейские ищут, значит уже что-то натворил? — с вызовом тряхнул хохолком Рон. — Я вижу, вы совсем еще дети.

— Сам ты дети! — отрезала Картошечка. — Откуда ты взялся?

Верхушки растений колыхались высоко над их головами, и тени от листьев и цветов перебегали по земле с места на место, будто затеяли неслышную таинственную игру. Был бы тут дедушка, он бы своим чудесным ухом услышал разговоры теней и понял, во что они играют.

— Вы можете стать не такими прозрачными? Трудно разговаривать непонятно с кем, — попросил Рон.

Девочки переглянулись. Через секунду их стало отчетливо видно.

— Мои родители умерли в тюрьме. Они были неуживчики. Слышали о таких?

— Немного, — неуверенно сказала Пава.

— Они какие? — не удержалась Картошечка.

— Мои были хорошие.

— Ты тоже неуживчик?

— Наверно... Меня хотели забрать в тюрьму, но я убежал.

— И где живешь?

— В бакене.

— Туда ворона часто прилетает. А мы с дедушкой живем. Знаешь, какой он сильный? Можешь одной рукой травинку вырвать?

Рон переложил копьецо в левую руку и попробовал свободной рукой выдернуть тонкую, чуть выше его травинку. Травинка отчаянно сопротивлялась. Рон положил дротик, схватил былинку двумя руками и с треском оторвал ее.

— Так не считается, — заметила Картошечка. — Корень остался.

— Бабушка говорит, у растений сердце под землей, — тихо обронила Пава.

— Даже у последнего лопуха есть сердце! — подтвердила Картошечка. — Не надо их зря трогать.

— Ты же сама попросила, — опешил Рон.

— А что у тебя на ремешке? — давно поняв, что неприятные замечания лучше пропускать мимо ушей, показала пальцем Картошечка.

Бабушка ей предсказывала, что рано или поздно она выколет своим пальцем кому-нибудь глаз. Но Картошечка подозревала, что бабушка с карандашом вместо пальца предостерегает в первую очередь себя.

— Рог.

— Бодаться? — насмешливо предположила Картошечка.

— Трубить.

— Красивый... Из чего он?

— Из серебра и слоновой кости.

— А у нашего дедушки ухо как у... — начала Картошечка.

Но Пава толкнула ее.

— Можешь потрубить?

Рон поднес рожок к губам. Солнце сверкнуло на ободке раструба так, будто на рожке вспыхнула разноцветная звезда. Щемящий звук, от которого сердце сжалось от грусти и воспоминания о чем-то забытом и чудесном, разнесся над травой.

Девочки замерли. И растения, у которых были зеленые нежные сердца, тоже замерли. И тени, суетившиеся у них под ногами, кажется, остолбенели. Даже у Немака, который подползал к своим хозяйкам, застряла в воздухе скрюченная передняя лапа.

— Надо домой бежать! — словно проснувшись, спохватилась Пава. — Бабушка уже, наверно, беспокоится.

Наполнив фляжки нектаром, они все вместе направились к протоке. По дороге им попалась дряхлая сосновая шишка, рассохшаяся не хуже бочки, которая отиралась у пристани. Рон взвалил шишку на плечо:

— Приделаю к ней вместо головы желудь и по две палочки внизу и по бокам. Получится мостовик.

— И что?