Свободу небу!

На обоях в цветочек темнели пятна, способные в любое время суток показывать самых невероятных птиц и зверей. Коврик у кровати был таким потертым, будто по нему топталось стадо жуков. А на облупившейся этажерке стояла одна-единственная потрепанная книжка. Бабушка раскрыла ее и увидела на первой странице большую букву П, под которой было написано: «Правитель». На второй странице букву В со словом «Восхититель». На третьей — М со словом «Мост».

— Букварь, — с гордостью сказал дедушка.

— А кровать не маловата?

— В детстве у Лю такая же была.

— Но она тогда ребенком была!

— Я для нее вещи не по росту делал, а по душе.

— Тогда все правильно! — заверила бабушка, поднимаясь со Сверчем обратно наверх. — А это что? — показала она на черный многоугольный провал, появившийся в стене прямо за дедушкиным креслом.

— Понятия не имею! — остолбенел Сверч.

— Тринадцатиугольник, — подсчитала Муша.

— Ненавидел я геометрию, — вспомнил дедушка.

Он приблизил лицо к черному многоугольнику и недоуменно вгляделся в его глубину.

— Эй! — негромко позвал он, будто ожидая ответного эха.

Однако даже его громадное ухо не расслышало ни звука в ответ. Сверч сунул в тринадцатиугольную тьму нос и с шумом втянул воздух.

— Ничем не пахнет, — повернулся он.

— Ой! — всплеснула бабушка ладонями. — Ты не мог ничего услышать.

— Почему?

— Потому что у тебя носа нет!

Сверч в ужасе схватился за свое лицо. И вправду, вместо знакомого прохладного возвышения, которое исправно оповещало его не только о приближении обеда, но даже о том, из каких блюд он будет состоять, осталась лишь ровная гладкая кожа.

Мостовики, кроме своих манускриптов, читали также и книги больших людей, забытые в траве и на скамейках. Читать их было хлопотно, приходилось бегать туда-сюда по строчкам. Многие мостовики, осилив пару страниц, мечтали уже не о литературе, а о чашечке чая с креслом.

Но Сверч неутомимо пробежал гору сочинений большунов и помнил, что в них рассказывалось о пропаже носа. Однако вышеописанный нос, во-первых, отрезал брадобрей, во-вторых, тот нос желал сделать более блистательную карьеру, чем его хозяин. Так что у истории было реалистическое объяснение. А вот исчезновение его органа обоняния выглядело абсолютно фантастически: к парикмахерам дедушка не ходил, и его нос не предпринимал попытки удрать с его лица и сделаться более знаменитым инженером-мечтателем, чем Сверч. Сбежать он еще мог, но сделаться более знаменитым — ни в коем случае!

— Теперь, даже если придумаю свое великое заклинание, меня будут называть: «Сверч Безносый»! — в отчаянии уткнул дедушка лицо в проклятый тринадцатиугольник.

— Пуша! — вскрикнула бабушка, когда он оторвался от черной дыры.

— Что? Глаза пропали? Уши?

— У тебя нос появился! — счастливо объявила Муша.

Еще секунду назад она готовилась убедить Сверчка, что можно преспокойно обходиться без носа. Безносость не отражается на способности придумывать заклинания! И какое значение имеет нос для счастливой семейной жизни? Ровно никакого или очень малое.

— Выходит, — ошарашенно показал дедушка на загадочный провал, — там вначале все исчезает...

— А потом — появляется, — продолжила Муша. — Дай-ка я попробую.

— Только голову не суй! — предостерег Сверч. — Некоторым нравятся безголовые жены, но мне твоя голова не причиняет неудобств.

— Кар, — сказала умная бабушка, и вместо пальца у нее появился карандаш.

Она сунула его в черный многоугольник и сразу отдернула руку. От карандаша даже стружечки не осталось.

Поджав четыре сохранившихся пальца, бабушка вновь слегка погрузила в пробоину сжатый кулачок.

— Уф! — сказала она.

Из ладони у нее опять торчал целый и невредимый карандаш.

И тут во входную дверь настойчиво постучали.

Глава 13. Гость с разными ногами и руками

Только сейчас бабушка и дедушка заметили, что на дворе ночь. Замолкли болтливые лягушки, спорившие, лягушки они или твари дрожащие? Насекомые спрятали в футляры скрипки и контрабасы, оставила в покое свою коровью фисгармонию жаба. Зато шушукался о чем-то камыш, тяжело вздыхала старая сосна.

Отяжелевшая во мраке вода плескалась под дебаркадером, будто подлизывалась к доскам, уговаривая их оторваться наконец от берега, от всей этой скучной неподвижности и двинуться, куда сучки глядят.

Вытягивая губы в трубочку, завывал ветер.

— У-у-утки, — стонала во сне сосна.

Ветер раздвигал синие губы.

— Ры-ы-бы, — сонно скрипели доски.

Надрывный свист раздавался в щелях ветхой сваи, и утки превращались в сутки, рыбы в сыры, но и рыбы, и утки, и полицейские сутки состояли из сплошного ветра, ведь во сне все состоит из ветра, даже глаза и тела тех, кого мы любим.

— Кто там? — подошел к двери Сверч.

— Свои, — заверили снаружи. — Я картограф с Прямой Реки, сына ищу.

Дедушка вопросительно посмотрел на бабушку.

— У-у-у-с-с, — завывал и свистал ветер, толком не зная, что сказать.

— Откройте, а то меня со сваи снесет, — взмолились за дверью.