Дедушка отодвинул дверной засов. В прихожую ввалился высокий мостовик в плаще из крыльев летучей мыши с надвинутым на голову капюшоном, похожим на клюв. Когда он отбросил свой клюв, на дедушку и бабушку из глубоких глазных впадин глянули темные глаза.
— Клювин, — сунул он руку дедушке.
— Клювин, — схватил следом бабушкину ладонь. — Ой! Чего вы колетесь?
— Рак, — торопливо сказала бабушка, забывшая поменять карандаш на палец.
— Можно мне пройти в комнату? Замерз страшно, — набросил незнакомец плащ на вешалку.
Открыв рты, дедушка и бабушка увидели, что на ногах у него разная обувь. Правую ногу захватил высокий, под самый пах болотный сапог. А на левой кокетливо красовалась кричаще-красная женская туфелька на пронзительном, как бабушкин карандаш, каблуке.
Сапог и туфелька прошествовали в гостиную, и загадочный гость плюхнулся в дедушкино кожаное кресло.
«Даже мох садится на камень после того, как сто лет просит разрешения», — возмущенно вспомнил пословицу Сверч. Никто не должен был занимать его кресло. Пава и Картошечка осмеливались залезть в него лишь в отсутствие дедушки. В остальное время это широкое кресло с накладными деревянными подлокотниками и пухлой спинкой сознавало с чувством собственного достоинства, что усесться ему на голову может только Сверч.
Кресло не хуже кабинетного дивана подсказывало дедушке удачные мысли и заклинания. Например, заклятие, делающее внучек почти невидимыми, было услышано именно в нем. Сзади кресла была стена. А давно известно, что лучше всего мечтается в окружении надежных стен. Из кресла открывался отличный вид на всю комнату с круглым столом и окном, показывающим погоду. Сверч не любил и опасался оставлять окружающий мир без присмотра.
Картограф не знал порядков, заведенных в свае, поэтому дедушка не решился сразу переместить его за шиворот на другое место. Свое негодование он выразил лишь тем, что не стал садиться, а сердито начал расхаживать по комнате, бросая гневные взгляды то на чужой нахальный сапог, то на не менее наглую туфельку.
— Собираю доказательства, — начал пришелец, — что пропавшая Башня находилась напротив вашего моста. И граница между Прямой и Извилистой Реками проходила сразу за мостом.
— Чушь! Башня стояла вровень со сваей — раздраженно возразил дедушка.
— Может, госпожа Рак засвидетельствует, что Башня была за мостом? — подпер щеку ладонью картограф.
Бабушка не удивилась, что ее называют Раком. Ее больше поразило, что на пальцах у Клювина торчали длинные фальшивые ногти, причем на правой руке ногти были черного цвета, а на левой — красного, изящно повторяя разномастную расцветку его обуви.
Дедушка и бабушка не читали секретных шпинатовских учебников, поэтому не знали, что допрашиваемых нужно огорошивать не только неожиданными вопросами, но даже своим видом и поведением. О том, что их допрашивают, они тем более не догадывались.
— Нет, — ответила бабушка. — Мы специально выбрали жилье напротив Башни: хотели поселиться вдали от всех.
— Моя свая с края? — стал постукивать липовыми ногтями по дубовым подлокотникам гость.
Сверч встревожился: острые ногти могли нанести неизлечимые раны подлокотникам кресла, любовно отшлифованным его собственными рукавами.
— Что с вашим сыном? — попробовал он отвлечь посетителя от стучания.
— Сбежал! Фамильную вещь украл! Выменяет, небось, на окурок. За его поимку, то бишь находку, награду назначили!
— Большую?
— Целую копейку!
— Мне, кажется, вы не картограф, — неожиданно заявила бабушка.
— А кто? — выдернул Клювин из кармана фарфоровую трубочку, будто она была документом, удостоверяющим, что он действительно картограф, живущий в облаках синего дыма. — Спичек не найдется?
— У нас не курят, — поправила бабушка чепец.
— Ну уж позвольте, — многозначительно посмотрел на Сверча пришелец. — Не пробовали с табачком мечтать?
Он еще громче забарабанил ногтями по беззащитным подлокотникам. Мало того, из разнородной обуви вдруг донесся жуткий хруст пальцев. Казалось, что красная туфелька и болотный сапог сообща топчутся на трескучей фольге.
Дедушка мысленно застонал.
— Берите спички, — поспешно сказал он. — У вас за спиной в нише.
Внутренний голос закричал ночному визитеру, чтобы он ни в коем случае не лез за спичками в подозрительный провал за креслом. Но картограф с запавшими глазами давно привык никому не верить, даже солнцу, показывавшему точное время, и туче, показывавшей точный дождь. Поэтому и внутреннему голосу, которого к тому же никогда не видел, а только слышал, он не поверил.
Сопя, гость сунул пятерню в черный многоугольник, пошарил там и, не найдя гремучего коробка, задвинул руку поглубже. Но и там нащупал, видимо, одну беспросветную пустоту. Недовольно он вытащил руку наружу и, подпрыгнув, взревел благим матом.
— Тише! Девочек разбудите, — забеспокоилась бабушка.
— У меня ру-у-ки-и-и нет! — превращаясь в подпевалу ветра, ужаснулся он.
— Видим, видим! — успокоил его дедушка, заняв освободившееся кресло.
«Теперь я его никому не уступлю», — облегченно подумал он.