Сводная сестра для мажора

Перед тем как вернуться в квартиру, захожу в магазин около дома и покупаю немного продуктов. Чернов, скорее всего, заказал себе доставку и не парился приготовлением еды на нас двоих. Он же любит думать только о себе.

Память услужливо подкидывает картинки нашего первого совместного вечера, когда мы вышли из дома вдвоём и поехали смотреть на Библиотекаршу. Тогда, несмотря на наши вечные ссоры и пикировки, он запомнил, что я голодная, и накормил меня.

Это было приятно. Я вообще неизбалованная заботой, поэтому запоминаю такие мелочи, и они потом долго ещё греют меня изнутри.

В квартире царит полумрак. В гостиной плотно задёрнуты шторы, на диване лежат смятая подушка и плед. На столике рядом недопитый кофе и два открытых ноутбука, которые светятся в темноте своими экранами. Телефон Гейдена тоже тут, на экране крутится какой-то значок, кажется, загрузки.

Нависнув над столиком, с любопытством смотрю то в ноутбук, то в телефон.

— Ещё не готово, — раздаётся за моей спиной голос Чернова.

От неожиданности я дергаюсь и роняю на пол пакет из супермаркета. Банка малосольных огурчиков жалобно звякает.

— Там яйца! — тяну обречённо, всплескивая руками. — Сколько можно так подкрадываться? Я так прошлый раз телефон разбила!

— Я купил тебе новый. Яйца тоже могу предоставить, — усмехается Чернов и, протискиваясь мимо меня, садится на диван. Придвигает к себе ноутбуки, заглядывая в них по очереди. — Немного осталось. Садись.

Миша двигается на диване и, похлопав рукой рядом со своим бедром, вскидывает голову. Его лицо выглядит совсем непривлекательно. Внутри всё сжимается, когда я смотрю на него. Хочется протянуть руку и прикоснуться к припухшей коже, погладить подушечками пальцев, подуть на ранки и поцеловать.

Он смотрит на меня, не мигая, и, высунув кончик языка, медленно проводит им по своей израненной нижней губе. Морщится от этого касания и отворачивается, опуская голову.

Я выхожу из оцепенения.

— Мне нужно помыть руки. И я сейчас приду.

По пути заношу продукты на кухню и, вынув телефон из заднего кармана джинсов, кладу на кухонный остров.

Руки мою непривычно долго, потому что большую часть времени пялюсь на себя в зеркало, стараясь понять, что со мной происходит.

Мой сводный брат козлина и бабник. Я это уяснила уже давно. Только как это объяснить своему сердцу? Почему, несмотря на всё наше противостояние, именно при виде него оно частит, отбивая чечётку?

Может быть, мне лучше съехать?

Качаю головой, рассматривая собственное отражение.

В общежитие отец меня не пустит, а о собственной съёмной квартире можно только мечтать. Стоит мне только заикнуться об этом, как папа придумает новые ограничения. Боже… иногда мне кажется, я никогда не отмоюсь от своего позора.

Дверь в ванную с грохотом открывается. Как раз в этот момент я решительным движением закрываю кран, останавливая поток воды.

— А если бы я была голая, Чернов? — спрашиваю, встречаясь в зеркале взглядом со своим сводным братом.

— Что это? — неожиданно хрипло произносит Миша, поднимая в воздух какой-то предмет.

Я оборачиваюсь и несколько секунд непонимающе смотрю на свой старый разбитый телефон в его руках. На экране мелькают кадры. До боли знакомые. Те самые, которые хочется навсегда стереть из своей памяти.

Чувствую, как от лица отливает вся кровь. Миша смотрит на меня, не моргая, сжимая корпус телефона до побелевших костяшек на разбитых руках.

Меня бросает в жар и хочется зажмуриться. Отвернуться, спрятаться, исчезнуть. Закричать, а может быть, и заплакать.

Вместо этого я делаю шаг вперед и, собрав последние крупицы своей гордости в кулак, не то приказываю, не то прошу:

— Отдай. Это моё.

Глава 20

Чернов замирает напротив и не двигается. Напряжённо смотрим друг на друга. Он — чуть прищурив голубые глаза и плотно сжав губы в тонкую линию. Я — быстро-быстро моргая, пытаясь прогнать дурацкие слёзы и вытянув вперед руку ладонью вверх.

Кажется, оба даже не дышим. Мне так вообще больно сделать этот самый вдох. Внутри всё огнём горит и переворачивается. От стыда. От грязи. От глупого чувства вины.

Сама виновата.

Голос отца звенит в ушах. А аккомпанируют ему громкие и частые удары моего сердца. Видео короткое и зациклено. Кто-то постарался и вырезал самое интересное, слепив из кадров занятную короткометражку моего падения. Из-за которого отец окончательно убедился в моей никчёмности.

С мужчиной такого бы никогда не произошло.

— Отдай, — повторяю чуть твёрже, борясь со спазмами в горле.

Видео заходит на третий круг. Если Миша опустит взгляд, он сможет рассмотреть моё неприкрытое одеждой или бельём тело во всех ракурсах. Там не скрыто ничего, но самое мерзкое, что я сама его выставляю напоказ, мне вроде как нравится происходящее, хотя я совершенно ничего не помню. Только вот на экране воспроизводится, как смеюсь неестественным громким смехом и сама позирую оператору.

Глебу.