Сводная сестра для мажора

— У меня там всё болит!

— А я нежненько…

От его поцелуев подгибаются пальчики на ногах и закатываются глаза. Мозг отключается от реальности, оставляя тело за главного. А нокаутированные вчерашними событиями бабочки до сих пор не в состоянии пошевелиться.

Миша выдёргивает из моих рук вилку и, бросив её на стол, подхватывает меня под коленки. Как пещерный человек, закидывает себе на плечо и быстрым шагом взбегает на второй этаж. Я хохочу и визжу как сумасшедшая, чувствуя себя самой счастливой.

Сорок минут и один совместный душ спустя, мокрые и усталые, мы всё же добираемся до завтрака.

— Омлет с овощами и беконом, — говорю, ставя перед Черновым тарелку. — Кофе, чай, апельсиновый сок? Миш?

Парень, сведя брови к переносице, что-то читает в своём мобильном, а когда я зову его, блокирует гаджет и кладёт на стол экраном вниз.

— Сок давай, — произносит слегка рассеянно. — О, ты умеешь нормально готовить! А всего-то нужно было тебя хорошенько…

— Подумай хорошенько, как ты хочешь закончить эту фразу, Мишутка, — произношу с нажимом, втыкая вилку в пышный омлет.

— Тащусь, когда ты злишься, Катя, — говорит Миша и, взяв пульт от телевизора, включает на плазме какой-то сериал про зомби. — Отличная компания для воскресного завтрака: злобный котёнок и зомбаки.

Закатываю глаза и сажусь напротив, старательно пряча улыбку.

Мы с удовольствием набрасываемся на еду. И спустя двадцать минут я лениво наблюдаю с дивана, как Чернов загружает посуду в посудомоечную машину. Знала бы, что после еды он превращается в реального плюшевого мишку, давно бы его сытно накормила.

— Какие у нас планы на этот день? Можем поиграть в приставку или поспать, — предлагаю, накручивая волосы на палец.

— Кать, мне нужно отъехать, — неожиданно серьёзно произносит Миша, вытирает руки о полотенце и убирает в карман не перестающий вспыхивать новыми сообщениями телефон.

— Куда?

— По делам, — уклончиво говорит Миша, а у меня на языке уже вертятся тонны вопросов и от внезапной ревности закладывает уши.

В смысле? По каким таким делам? По бабам?

Истеричкой я показаться не хочу, поэтому до боли закусываю губу и складываю руки на груди. Смотрю в сторону мелькающего на экране сериала и на секунду хочу одолжить у одного из главных героев арбалет.

— Обиделась, что ли? Да я быстро. — Чернов кладёт руки мне на плечи и начинает массировать. — А когда приеду, попробуем ту штуку, которая спрятана у тебя под подушкой.

— Ничего там нет!

— Так я куплю! Не злись.

Он наклоняется и целует меня в щёку. Идёт в свою комнату, а когда через несколько минут выходит одетый в джинсы и серую толстовку, я понимаю, что он совершенно не шутил насчёт каких-то суперважных дел. Он выглядит серьёзно и хмуро.

— Миш, что-то случилось? — спрашиваю, выходя в прихожую.

Чернов пихает ноги в свои кроссовки и берёт с вешалки куртку.

— Тебе не о чём волноваться. Вернусь к вечеру, не скучай, котёнок. Или нет — скучай.

Дверь за ним закрывается непривычно тихо. Я в растерянности возвращаюсь в нашу общую гостиную и выключаю телевизор. Ещё несколько недель назад я была бы рада оказаться дома совершенно одна. А теперь чувствую себя в этой квартире как-то странно одиноко. Хотя одиночество никогда раньше не было для меня проблемой.

Теперь здесь всё кричит и напоминает о Чернове больше, чем обычно. Я сама с ног до головы пропитана его запахом, а на языке и губах до сих пор ощущаю вкус его губ.

Фыркнув над своими же мыслями, беру из фруктовой корзины яблоко и уже собираюсь вернуться к себе наверх и немного порисовать, как слышу шум открывающейся двери в прихожей.

— Уже вернулся?

Радостная улыбка стремительно сползает с моего лица, когда я натыкаюсь взглядом на злющие глаза отца.

— Где ты вчера была, Катерина? — строго спрашивает он, сжимая в кулаке ключи от квартиры Чернова.

— Что?

Чувствую, как кровь отливает от лица. Хаотично бегаю глазами по прихожей, облизывая губы. Надеть маску невозмутимости не успеваю. Отец, не разуваясь, надвигается на меня, сверля тяжелым взглядом. Я, дезориентированная его появлением и внезапным допросом, чувствую себя максимально неуютно. Словно я какая-то преступница, сбежавшая из под конвоя.

— Я спрашиваю, дорогая дочь, какого чёрта ты вчера делала в Москве? Я разве не ясно выразился: сидеть на жопе ровно и больше не влезать ни в какие позорящие меня неприятности? — рычит папа.

Его слова, словно хлесткая пощечина, приводят меня в чувство. Я разжимаю пальцы и яблоко с глухим стуком падает на пол, катится по нему и останавливается около ног отца. Сжимаю кулаки. Гнев волнами зарождается внутри, окутывая с ног до головы моё тело. У меня начинают пылать уши.

— Это всё, что тебя волнует? Как будешь выглядеть ты? Если я решу опять наделать глупостей? — стараюсь звучать ровно, но к концу фразы голос начинает подрагивать. — В тот раз, за который ты меня обвиняешь, я была ни при чём! Это я жертва! Ты должен защищать меня!