Свое путешествие ты не заканчиваешь

А, впрочем, наверное, не только мое. В том же оркестре ведь и Джон Колтрейн, и Майлз Дэвис, и Телониус Монк, и Чарли Мингус, и Гленн Миллер. И любимые Митины саксофонисты Декстер Гордон, Лестер Янг и Боб Берг. И Чарли Паркер, как без него… Точнее, у каждого из них по своему оркестру, но это уже детали. А поют там Элла Фитцджеральд, Нина Симон и тот самый подлинный, нутряной, "не концертный" госпел, про который Митя вечно вспоминал под Новый год, но так и не находил его в наших краях… А еще там, конечно, тот самый джаз, в котором только девушки, с Дафной, Джозефиной и Душечкой из лучшей на свете комедии. И, быть может, когда нам безотчетно хорошо и беспричинно свободно, наша сердечная антенна ловит этот космический свинг?

И вот, я думаю, что саксофон, тот самый старенький сакс, открыл Митенышу джазовый космос. Потом, конечно, мы купили ему новый тенор, а в колледже у него появился еще один, тяжеленький, дружище — баритон, но в начале пути был хриплый старичок с раздолбанными клапанами, и он, благодаря тайне, которая всегда есть у старой вещи, заострил наше внимание на музыкальной метафизике. Ведь на самом деле инструмент — это никакая не вещь, это продолжение body & soul музыканта. Его тела и души. И кто бы ни играл до и после тебя на нем — ты с ними связан теперь. Связан информационным полем вселенной, ведь музыка — его движок.

И я была счастлива, прочитав строки об этом в романе "Музыка. Опера" Лены Крюковой, еще одной победительницы Митиного конкурса и моей единомышленницы. Да, впрочем, и в народных верованиях мы найдем ту же мысль, и, значит, мы на интуитивно верном пути… Митя, наверное, неосознанно, но тоже чувствовал этот момент, потому что однажды притаранил от крестной еще один старый саксофон и валторну. Его интриговали эти создания, он знал, что они живые. От них исходил сказочный дух путешествий во времени, и он неисповедимо облагородил нашу коммунальную берлогу, где мы жили в то время в соседстве с вышеупомянутой Зыковой.

Иногда мне кажется, что в этом гадюшнике у нас были самые счастливые времена. Но ведь это общее место любой драмы или трагедии, всего, что хорошо начинается и плохо заканчивается: вот, дескать, сейчас мы несчастные, а когда-то были такие счастливые! Но порой так тошно от этой линейной трактовки пути, и мне думается, что Создателя очень огорчают наши обывательские трюизмы и то, что наш мозг оказался такой неплодородной почвой. Образно говоря, втыкаешь в нее палку — а она палкой и остается. А задумано-то дерево, цветущее и плодоносящее, с множеством ответвлений реальности! Но мы не чувствуем эту бесконечность вселенных. Живя в многомерном и бесконечном саду Мёбиуса, который постоянно сам себя придумывает, мы нарисовали себе тесную клетку и сами себя в ней заперли, словно канарейка-агорафоб.

Говоря о первом саксе, невозможно не вспомнить о первом учителе. "А он мужчина хоть куда, он служил в ПВО!" — хочется мне описать его фразой из Гарика Сукачева. Не знаю, где он служил, но мужчина, и правда, видный. И учитель прекрасный, что умеет заронить зернышко и вырастить птенчика интереса к музыке. Он и на урок приезжал сам, по выходным, когда Митя приезжал к Лиде в Королев, потому что жил от него поблизости. Одна только загвоздка — этот "мужчина хоть куда" категорически не советовал учиться музыке профессионально. Никому! Вне зависимости от способностей и дарований. Потому что поступить тяжело, а жизнь музыканта еще тяжелее. Горек и черств его хлеб. Если только на него, как в мелодраме, не свалится богатый покровитель или энергичный пропихиватель на теплые места. Но об этом даже не мечтайте, все теплые места расписаны и заняты на сто лет вперед отпрысками консерваторских маменек и пафосных джазовых папенек.

Словом, учитель наш говорил так, словно и свою судьбу полагал загубленной. И уверенно так полагал! Но мы ему не поверили. Очень старались, но не смогли. Наверное, потому что он был совсем не похож на неудачника. Вот этот его бравый цветущий вид и сбил нас с толку! Ну был бы он сам потрепанный и несчастный… Так ведь нет — внешне то ли Савва Морозов, то ли Хемингуэй! Он раскрыл перед Митей россыпь популярных и уводящих в грезы мелодий, джазовых стандартов и просто красивой эстрадной классики. И когда из сиплой какофонии вдруг вырисовывается пока еще неопрятный рисунок милого сердцу хита — вот это и есть рождение прекрасной иллюзии, потому что ничто так, как музыка, не делает нас мечтателями и смельчаками, внезапно меняющими судьбу. И вдруг твой ребенок это все играет! Сам! И что тебе за дело, что у старенького сакса уже клапана не кроют, и ему давно пора на покой… Ты, конечно, жадный до триумфа, начинаешь ребенка теребить: ой, а Take five разучи, ой, а еще Killing me softly — тоже! А для Клары разучи "Опавшие листья", а для Севы — мелодию из "Крестного отца"…