Свое путешествие ты не заканчиваешь

— Скорее есть брат. Я поддерживают твою мысль о том, что люди не исчезают или истлевают, а перемещаются. То, куда они перемещаются, для землян всегда останется непознанным. Ни религия, ни наука туда не доберутся, в этом смысл жестокой игры. Только личная вера. Бог не фраер и не покупает оптом, он не говорит с толпой, он говорит с каждым из нас. Когда Митя… ну в общем… короче, я хотел вам тогда рассказать о Саше, но я боялся того, как вы это воспримете. Я не хотел, чтобы были мысли, что я примазываюсь к вашему горю или тяну одеяло на себя.

— Юлик, как тебе такое в голову могло придти?! Примазаться к горю… Это ж лютый мазохизм — так себя плющить! И как надо не знать меня, чтобы вот так подумать…

— Не горячись. Ты сама изумлялась, как по-разному люди ведут себя в состоянии потери. Тебе не то слово скажут — ты три дня плачешь. Я боялся разрушить нашу дружбу.

— Человечище ты наш, дядя Юлиус, ты, наверное, один такой на Земле остался, кто дружбу боится разрушить! — возопил Алеша. — Всем уж давно на дружбу наплевать, им лишь бы поиметь с тебя да урвать там, где получится.

— Ну не всем пока еще! Но ты у нас Юлик уникальный, это факт! А почему… твой брат в Питере жил?

— Жил… да потому что Питер не Москва, потому и жил. Вроде того, как ты там скиталась когда-то, по углам да сквотам. Он как сгусток энергии. У него словно не было противоположной фазы, он пребывал, по большей части, в протестной эйфории, как говорил наш папа. Саша всю жизнь придумывал и даже навязывал свою мистерию, и я стал его верным адептом. Это было харизматичное сумасшествие. Потом подтянулись и последователи. У него был знакомый парень, он стал под влиянием Саши заниматься промальпом, и теперь у него своя фирма. Он называет себя Барс88 и водит людей на крыши примечательных домов, только уже, разумеется, со страховкой. Я долго не мог смириться с этой жуткой преемственностью. Но все же приехал в Питер и увиделся с этим крышелазом или, как теперь говорят, руфером. Мне было тридцать лет. И он провел меня на эту экскурсию. Неофициальную.

— И ты пошел на ту же крышу, с которой упал твой брат?! Юлик… — укоризненно всхлипнул Алеша.

— Нет, на ту же крышу я не попал, она закрыта. Попал на ту, что по соседству. Но мне хватило. Небо одно на всех! И не нужно смотреть на меня нынешнего, поедающего пирожки, когда-то я был намного легче и проворнее…

— Дело не в весе! Почему человека тянет туда, где расстался с жизнью его близкий? — спросила я, скорее себя, потому что… меня не тянуло.

— Понимаешь, если воспринимать это как трагедию, то место жуткое и проклятое. Но однажды ты чувствуешь потребность посмотреть на все иначе. В тот момент на крыше меня настигло чувство Предназначения. Помнишь наш разговор в "Данииле"? Я чуть было тогда не рассказал тебе о брате, но подумал, что хочу рассказать это вам обоим. Саша был там с нами, на этой экскурсии, я это почувствовал. И ему были все те же 25 лет — в этом возрасте его и не стало — но при этом он все так же был старше меня. Я явственно ощущал нашу всегдашнюю разницу в возрасте: он старший брат, и я не перерос его. И тогда меня накрыло: люди не умирают, а уходят вершить свое Предназначение в то место, где его можно воплотить. Что если всё так просто и функционально, и это не фигура речи?! Только почему тогда с оставшимися обходятся так по-свински? С родителями, супругами, детьми… Почему им никто ничего не объясняет? И всякая материалистическая сволочь им внушает, что есть только тело, и оно становится удобрением, и на этом конец. Все ж таки эта концепция довольно сильно в нас вросла за годы неверия. Но почему родным не оставили хотя бы малейшего очевидного доказательства? Просто как защиту от человеческой саранчи… Как написала одна японская девушка в записке перед самоубийством: "Почему все должно быть так сложно?"…

Я слушала Юлика и с удивлением понимала: оказывается, не только я боюсь "человеческой саранчи"! Чувство, с которым я безуспешно боролась в себе. Твое горе, отраженное в глазах равнодушного, страшнее, чем то, что у тебя внутри. Но если ты сильная личность — "ты сильная!" — тебе должно быть наплевать на чужое мнение, на религиозную, атеистическую, политическую, любую пропаганду! Ты веришь — и этого достаточно. Так должно быть. Но на деле… не знаю, как другие, а я позорный слабак, бесконечно уязвимый чужими энергиями.

— Юл, а твоя мама… что с ней? После Саши…

— Она бесконечно себя корила за то, что привила ему любовь к Питеру. Ты по себе знаешь, любая мама найдет, в чем себя обвинить. Конечно, она воспряла, когда родились внуки! Но теперь, по прошествии лет, я думаю, что она никого не любила так, как Сашу. Тот, кого мы внезапно теряем, всегда сохраняет особенное место в нашем сердце. Сейчас уже мама в летах, ей нездоровится, за восемьдесят, как-никак…

— Только бы мне не жить столько! — внезапно-неуместно вырвалось у меня.

Юлик поперхнулся и закашлялся.

— Началось! — возмутился Алеша. — Развели заупокойную мессу… Давайте уже что-нибудь повеселее!