Эдик, героический муж Ларисы, конечно, не убивал Борю. Но имел неосторожность произнести ту самую фразу о том, что "мы наконец-то можем жить дальше". Вот это самое ненавистное "жить дальше", которое "надо". Наложение социальных обязательств быть таким, как будто ничего не произошло, с вычеркнутым горем из повестки дня. Я хорошо знаю, как может каратнуть от этих пустых сереньких штампов. Стань-ка удобным, а то от тебя скорбящего никакой нам пользы…
Разумеется, Эдик — другой случай и сказал иначе, но Ларису понесло. Какие-то абсурдные подозрения, которые перемололись бы на подкорке, вдруг взорвались и непростительно вырвались наружу.
"Я почувствовала себя так, будто всю жизнь мою объявили бессмысленной. Мне было так больно, что я ударила в ответ, ударила чудовищно несправедливо. Эдик заслужил только слезную благодарность, а я его обвинила в убийстве, да еще и успела рассказать об этом, к счастью, немногим. Были моменты, когда Боря уже сильно болел, и у него начались судорожные приступы, и вот тогда Эдик стал повторять, что он мучается, и я надумала себе, что это он так намекает, что устал от всего, а… через месяц Бори не стало. Кто-то "добрый" мне однажды сказал, что любой мужчина стремится уничтожить потомство другого самца. И эта глупость застряла в решетке моей памяти. Есть такие мысли, они как грязные вбросы в СМИ, влипают в сознание и тихо разрушают разум".
***
На следующий день был день рождения Мити. Алеша приболел. Мы с Лизой договорились встретиться на Ваганьково, но так вышло, что я приехала раньше. Подумала, поброжу в ожидании, чтобы не замерзнуть, зайду к великим. Место здесь, если можно так сказать, для кладбища оживленное, туристическое. С одной стороны, нет грустной одинокой заброшенности, с другой — можно побродить в задумчивости. Я все думала над тем, что написала Лариса — написала и внезапно оборвала диалог, как это ей свойственно. Я к этому уже привыкла, да и сетевое общение не предполагает законченности. Мы расстаемся на полуслове, потом начинаем разговор с чистого листа. А то, о чем говорили раньше, исчезает бесследно. Но как дружить, если не запоминать сокровенное?
И я запоминаю. Лариса — внезапно ворвавшийся в мою реальность человек, и уже не чужой. И ее Боря… Обвитая крепкой паутиной мыслей, я решила сходить к Есенину. Иду, согласно указателю, по аллее. Морозец начинает сгущаться. И такое ощущение, что воздух становится более плотным, и что-то люди вокруг исчезли, хотя еще минуту назад казалось, что как раз здесь они не переводятся. Ладно, иду дальше, подмерзая. И вдруг впереди возникает очень знакомая фигура. Главным образом знакомая по кепке с меховыми отворотами. Но откуда здесь… Виктор Ланге?! Хотя велика ли вероятность случайно встретиться на кладбище? Может, я обозналась? Нет, это очевидно он! Меня вдруг осеняет: вот, наконец-то мы поговорим! А то все не судьба. И я начинаю его звать. Но он не слышит и не оборачивается. Интересно, думаю, почему? Начинаю ускоряться — и он тоже, словно убегает от меня. Что происходит? Кричу громче, однако чувствую при этом неуместность своей погони. Место ведь негромкое, да и человек не на рынок пришел, ему, может быть, не хочется ни с кем говорить. Я останавливаюсь, чтобы перевести дух, и… Виктор исчезает! То есть, на секунду отвлекшись, я поднимаю глаза — а его и след простыл. Он просто испарился. Мне осталось только вопрошать к Есенину, что это было. Привет с моей мистической родины? Призрак? И что означает это послание… Напоминание о том, что, быть может… все живы?
Но послание на сегодня было не единственным. Я уже успела забыть, что вчера в переписке завис мой вопрос, а ответ Ларисы пришел именно сейчас!
О той родственнице, что однажды очень расстроила Аполлинарию.
"Мама Эдика вовсе не страшилище, просто Полине не повезло попасть ей под горячую руку. Свекровь у меня со странностями, но она мне помогла, как никто. Хотя у нее забота порой проявляется парадоксально. Она Полли запугала, потому что восприняла ее, как свою. И все, что думает, ей и вывалила. И у меня толком не получилось объяснить Полине, что есть такие вот слоны в посудной лавке, но это добрые слоны. Они твой любимый сервиз перебьют, но спасут твоих детей из пожара. Вот если взять мою маму… Она очень благостная и всем нравится. Но я ей про Борьку так и не сказала всей правды. Иначе даже страшно предположить ее реакцию! "Я сурмама"… Это по ее шкале, наверное, как измена Родине! У меня Алька первое, что заучила, когда я забеременела: бабушке — ни слова! Благо, что они живет от нас далеко…. А потом, когда она Борю увидела, всем соседям сообщила, что он вот-вот встанет на ноги. Это ли не нарциссизм?! По принципу: у нас дефектов и увечий случиться не может.